Page 164 - Горячий снег

странно забелело чье-то неправдоподобно знакомое, и незнакомое лицо, не имеющее права
быть здесь, странно оживленное преодоленной опасностью, — лицо Зои.
«Зачем ее взяли? Кому она сейчас поможет? Для чего она?» — подумал Кузнецов,
скорее не удивленный, а раздосадованный необязательностью ее прихода сюда, и, увидев,
как Зоя с возбужденным выражением проводила глазами трассы над головой, он
скомандовал, махнув автоматом:
— Быстрей, быстрей! В воронку!
— Товарищ лейтенант! — удушливо выкрикнул Рубин, подползая. — Искал… вокруг
искал, все на пузе облазил. Нету второго нигде… Каждый метр оползал! А вдруг смотрю,
наши бегут. Да левее взяли, не туда. Кинулся к ним, а эти заметили, начали кутерьму!
— А вы как думали. Рубин, домой пришли, чтобы бегать тут?! — отрезал Кузнецов, с
неприязненной твердостью выделяя слова «бегать тут». — Устроили концерт! Вниз! Все
вниз!
На краю воронки заворочались, прерывисто задышали оснеженные, торопливо
подползшие тела, разом стали скатываться, сбегать вниз, послышался перехваченный
волнением голос Дроздовского:
— Кузнецов, здесь разведчики?
Отвечать не было смысла, и Кузнецов, не спускаясь в воронку, раздраженный этим,
своими же вызванным огнем немцев, глядел в сторону берега на радиальные прострелы
очередей, сверкавших левее бронетранспортеров, мимо которых надо было возвращаться к
орудию, и, зрительно запоминая, рассчитывая сектор обстрела, внезапно почувствовал: кто-
то задержался на краю воронки, подполз к нему — частое близкое дыхание и шепот над
ухом:
— Кузнечик, родненький!.. Ты жив? Слава Богу, что это ты… Здравствуй, посмотри на
меня, кузнечик!
— Мы виделись, — поворачиваясь, ответил он недоброжелательно. — В чем дело?
Зоя села возле, опустив ноги в воронку. Шапка у нее была сбита набок, волосы и
тонкие брови в снегу, от колюче-отвердевшего инея на кончиках ресниц ее глаза с косинкой,
отливая темным, показались неестественно вопросительными, раздвинутыми волнением —
нечто мальчишеское, вызывающее было в этой ее сдвинутой набок шапке, в этих
улыбающихся губах.
— Здравствуй, кузнечик! — все так же ласково повторила она, с радостным
удовольствием произнося это выдуманное ею, какое-то легкое, игрушечно-детское слово, и
оглядела его нарочито хмурое, не желавшее понимать лицо. — Уж и не думала увидеть тебя
живым!.. Мне раненый Чибисов сказал, что вы сразу натолкнулись на немцев, я сама
слышала стрельбу… И я пришла. Уханов не ранен? Ты слышишь меня, кузнечик?
— Какой я еще «кузнечик»? Уханов цел и здоров! И я цел и здоров, разве не ясно?
Чибисов наговорит! Нечего тебе здесь делать! — И спросил чересчур грубо: — Ты, кажется,
пришла выносить нас, раненых? Что за бессмыслица! Кто просил тебя ползти сюда пятьсот
метров?
— Не кричи на меня, кузнечик. — Припухлые губы опять дрогнули в улыбке. — Я как-
никак санинструктор, а не твоя нелюбимая жена. Нет, кузнечик, ты вовсе не хочешь кричать
на меня, правда? А почему-то кричишь! Ты стал мною командовать, кузнечик. Я разве тебе
подчиняюсь?
— Вниз! — приказал он. — Там раненый разведчик. Но перевязку сейчас делать
бессмысленно! Его сначала надо вынести! Вниз — и сейчас будем уходить! — Он с
неприступным видом подождал, пока Зоя спустится в воронку, и позвал: — Рубин, ко мне!
— Сейчас уходить будем, товарищ лейтенант? — подвигаясь к нему, засомневался
Рубин, кашлянув густым паром. — Не обождать? Больно уж они всполошились…
— Именно подождем, когда стихнет. Поэтому наблюдайте!
Отдав этот приказ, Кузнецов сполз с края воронки, на скате встал и, перекинув на грудь
автомат, сошел вниз.