Page 166 - Горячий снег

«Что она так всматривается в меня?» — подумал Кузнецов, отворачиваясь.
— Ну, так решено! — с непонятным противоестественным спокойствием проговорил
Кузнецов. — Я останусь здесь с Рубиным. Еще раз осмотрим местность. А вы, как только
стихнет, к черту, к черту отсюда! Уханов, поведешь их! А то опять заплутаются в трех
соснах!
«Сумасшествие какое-то, безумие какое-то, — подумал он, внутренне трезво сознавая
непоследовательность в своих решениях. — Что со мной происходит? Я перестал владеть
собой? Я знаю, что бессмысленно искать разведчика, но соглашаюсь, сам хочу сделать
это?..»
— Да, искать. Отдайте, Кузнецов, приказ Рубину тщательно осмотреть местность. А мы
подождем!
Дроздовский нервно подергал ремень на своей узко-девичьей талии, отошел в сторону
и долго стоял на скате, прямой, непроницаемый, опасный, как бы непогрешимый в приказах,
в непоколебимом упорстве. Сказал:
— Не мог второй разведчик далеко уйти. Мы не имеем права докладывать в дивизию,
что оставили его, не имеем права уходить без него! Возьмите с собой еще связистов,
Кузнецов!
— Лишнее, — ответил Кузнецов. — Хватит нас двоих! На кой черт вчетвером будем
немцам глаза мозолить?
— Комбат…
Зоя осторожными шагами прошла так близко мимо Кузнецова, что задела полой
полушубка его шинель, стала перед Дроздовским, заговорила тихим, просительным голосом:
— Надо уносить хотя бы этого разведчика, с ним очень плохо. Он обморожен, большая
потеря крови. Не знаю, найдем ли мы в живых второго, но надо этого…
— Встать, сапог фрицевский! — скомандовал Уханов и сильным толчком руки поднял
немца с земли, по-медвежьи встал сам, закинул автомат за плечо. — Давай потопчись,
попляши, сволочь, пошевели ногами, а то окочуришься раньше времени! Двигай, двигай, как
молодой!
Он резко потолкал, поводил по дну воронки немца и вдруг, отпустив его, косолапо
загребая валенками, всей грузной фигурой придвинулся к Дроздовскому, слегка отстранив
Зою, но при этом с добродушной ленцой заулыбался, выказывая стальной зуб.
— Ты о себе всю правду знаешь, комбат? Никогда об этом не думал? А ну-ка, Зоя,
отойди, умоляю, а то застесняюсь…
— Уханов… Уханов! — Она не отходила, а, чуть выставив грудь, почему-то с испугом
заслонила Дроздовского своей тоненькой, напрягшейся фигуркой, защищающе отстраняя
глазами Уханова. — Что вы хотите? Зачем?
— Отойди, Зоечка. Что я могу с ним сделать? Смысл? Не вижу. Я сержант, он
лейтенант. А уставы мы с комбатом назубок еще в училище вызубрили. Так вот…
Уханов тихонько отодвинул ее и тут же, наклонясь к прямому, как у гимнаста, плечу
Дроздовского, сказал ему что-то неуловимо и кратко, потом добавил отчетливее:
— …А если тебе начхать на всех, кто остался из твоей батареи, то все равно головкой,
головкой, а не задним местом соображай. И тогда докладывай в дивизию по-умному.
— Что ты сказал?.. — Дроздовский, некрасиво искривив лицо, порывисто, едва не упав
на крутом скате, отклонился назад, повторяя пронзительным голосом: — Как ты сказа-ал?
— Тихо, тихо, комбат! — успокоил, улыбаясь одними глазами, Уханов. — Мы сейчас
можем по душам поговорить. Не строевые занятия в училище. До Бога — очень близко.
Всевышний — свидетель. И никакого нарушения устава. Твой приказ не обсуждают. Но
просто знай, что я думаю о тебе, комбат. На ус намотай, когда-нибудь пригодится!..
— Перестань, Уханов! Хватит! — с решимостью вмешался Кузнецов и, подойдя,
дернул за ремень Уханова. — Хватит перед немцем!.. Посмотри-ка на него. Что с фрицем —
с ума сходит?
Дроздовский стоял, вытянувшись, с побелевшим, истончившимся до худобы лицом. А