Page 24 - Горячий снег
P. 24
вытер пальцы о полу шинели. — Прости за-ради Бога, не слышал я…
— Глухарь аль притворяешься, пленный? Щенки, говорю! — крикнул Рубин. — Нам с
тобой бабу хоть в полной готовности давай — отказались бы… А им хоть бы хны!
— А? Да-да-да, — забормотал Чибисов. — Хоть бы хны… верно говоришь.
— Чего «верно»? Блажь городская в башках — вот что! Все хи-хи да ха-ха вокруг
юбки. Легкомыслие!
— Не болтайте глупости, Рубин! — сказал сердито Кузнецов, отстав от передка и глядя
в направлении белого полушубка Зои.
Вперевалку ступая, Уханов продолжал рассказывать ей что-то, но Зоя теперь не
слушала его, не кивала ему. Подняв голову, она в каком-то ожидании смотрела на
Дроздовского, тоже, как и все, обернувшегося в их сторону, и потом, как по приказу, пошла к
нему, мгновенно забыв про Уханова. С незнакомым, покорным выражением приблизясь к
Дроздовскому, она неровным голосом окликнула:
— Товарищ лейтенант… — и, шагая рядом с лошадью, подняла к нему лицо.
Дроздовский в ответ не то поморщился, не то улыбнулся, украдкой тыльной стороной
перчатки погладил ее по щеке, проговорил:
— Вам-то советую, санинструктор, сесть на повозку санроты. В батарее вам делать
нечего.
И пришпорил коня в рысь, исчез впереди, в голове колонны, откуда неслась команда:
«Спуск, одерживай!», а солдаты затеснились вокруг упряжек, около передков, облепили
орудия, замедлившие движение перед спуском.
— Так что, мне в санроту? — сказала Зоя грустно. — Хорошо. Я пойду До свидания,
мальчики. Не скучайте.
— Зачем в санроту? — сказал Уханов, совершенно не обиженный кратким ее
невниманием. — Садитесь на орудийный передок. Куда это он вас гонит? Лейтенант,
найдется место для санинструктора?
Ватник Уханова распахнут на груди до ремня, подшлемник снят, шапка с
незавязанными болтающимися ушами оттиснута на затылок, открывая до красноты
нажженный ветром лоб, светлые, как бы не знающие стыда глаза сощурены.
— Для санинструктора может быть исключение, — ответил Кузнецов. — Если вы
устали, Зоя, садитесь на передок второго орудия.
— Спасибо, родненькие, — оживилась Зоя. — Я совсем не устала. Кто вам сказал, что я
устала? Шапку даже хочется снять: до чего жарко! И пить немного хочется… Пробовала
снег — от него какой-то железный вкус во рту.
— Хотите глоток для бодрости? — Уханов отстегнул фляжку от ремня, намекающе
потряс ее над ухом, во фляжке забулькало.
— Неужели?.. А что здесь, Уханов? — спросила Зоя, и заиндевевшие стрелочки бровей
поднялись. — Вода? У вас осталось?
— Попробуйте. — Уханов отвинтил металлическую пробку на фляжке. — Если не
поможет — убьете меня. Вот из этого карабина. Стрелять умеете?
— Как-нибудь сумею нажать спусковой крючок. Не беспокойтесь!
Кузнецову неприятна была эта ее неестественная оживленность после мимолетного
разговора с Дроздовским, это необъяснимое ее расположение и доверчивость к Уханову, и
он сказал строго:
— Уберите фляжку. Что вы предлагаете? Воду или водку?
— Нет уж! А может быть, я хочу! — Зоя тряхнула головой с вызывающей
решимостью. — Почему вы меня, лейтенант, так опекаете? Родненький… вы что,
ревнуете? — Она погладила его по рукаву шинели. — Этого совсем не надо, Кузнецов,
прошу вас, честное слово. Я одинаково отношусь к вам обоим.
— Я не могу вас ревновать к вашему мужу, — сказал Кузнецов полуиронически, и это,
почудилось, прозвучало вымученной пошлостью.
— К моему мужу? — Она расширила глаза. — Кто вам сказал, что у меня муж?