Page 21 - Горячий снег

— Сам знаю, что на передовую, вот уж, понимаешь, угадал! — Давлатян фыркнул, но
его длинные, сливовые глаза были внимательны. — Сталинград сзади теперь. Скажи, вот ты
воевал… Почему нам не объявили пункт назначения? Куда мы можем прийти? Это тайна,
нет? Ты что-нибудь знаешь? Неужели не в Сталинград?
— Все равно на передовую, Гога, — ответил Кузнецов. — Только на передовую, и
больше никуда.
Давлатян обиженно повел острым носом.
— Это что, афоризм, да? Я что, должен засмеяться? Сам знаю. Но где здесь может быть
фронт? Мы идем куда-то на юго-запад. Хочешь посмотреть по компасу?
— Я знаю, что на юго-запад.
— Слушай, если мы идем не в Сталинград, — это ужасно. Там колошматят немцев, а
нас куда-то к бесу на кулички?
Лейтенант Давлатян очень хотел серьезного разговора с Кузнецовым, но этот разговор
не мог ничего прояснить. Оба ничего не знали о точном маршруте дивизии, заметно
измененном на марше, и оба уже догадывались, что конечный пункт движения не
Сталинград: он оставался теперь за спиной, где изредка раскатывалась отдаленная канонада.
— Подтяни-ись!.. — донеслась команда спереди, нехотя передаваемая по колонне
голосами. — Шире ша-аг!..
— Ничего пока не ясно, — ответил Кузнецов, взглянув на беспредельно растянутую по
степи колонну. — Куда-то идем. И все время подгоняют. Может быть, Гога, вдоль кольца
идем. По вчерашней сводке, там опять бои.
— А, тогда бы прекрасно!.. Подтяни-ись, ребята! — подал в свою очередь команду
Давлатян с неким училищным строевым переливом, но поперхнулся, сказал весело: — Вот,
знаешь, эскимо помешало, в горле застряло! А ты тоже пожуй. Утоляет жажду, а то весь
мокрый как мышь! — И, будто сахар, с наслаждением пососал комок снега.
— Ты что, любил эскимо? Брось, Гога, попадешь в медсанбат. По-моему, охрип уже, —
невольно улыбнулся Кузнецов.
— В медсанбат? Никогда! — воскликнул Давлатян. — Какой там медсанбат! К черту, к
черту!
И он, наверное, как в школьные экзамены, суеверно сплюнул трижды через плечо,
посерьезнев, швырнул комок снега в сугроб.
— Я знаю, что такое медсанбат. Ужас в квадрате. Провалялся все лето, хоть вешайся!
Лежишь как дурак и отовсюду слышишь: «Сестра, судно, сестра, утку!» Да, идиотская
ерунда какая-то, знаешь… Только на фронт под Воронеж прибыл и на второй день глупость
какую-то подхватил. Глупейшая болезнь. Повоевал, называется! Со стыда чуть с ума не
сошел!
Давлатян опять презрительно фыркнул, но тут же быстро посмотрел на Кузнецова,
словно предупреждая, что никому смеяться над собой не позволит, потому что в той болезни
был не виноват.
— Какая же болезнь, Гога?
— Глупейшая, я говорю.
— Дурная болезнь? А, лейтенант? — послышался насмешливый голос Нечаева. — Как
угораздило, по неопытности?
Подняв воротник, руки в карманах, он отупело шагал за орудием и, заслышав разговор,
несколько взбодрился, сбоку глянул на Давлатяна; посиневшие губы выдавливали
скованную холодом полуусмешку.
— Не надо, лейтенант, стесняться. Неужто схлопотали? Бывает…
— В-вы, донжуан! — вскрикнул Давлатян, и остренький нос его с возмущением
нацелился в сторону Нечаева. — Что за глупую ерунду говорите, слушать невозможно! У
меня была дизентерия… инфекционная!
— Хрен редьки не слаще, — не стал спорить Нечаев и похлопал рукавицей о
рукавицу. — А что вы так уж, товарищ лейтенант?