Page 51 - Хаджи Мурат

протяжной, замирающей нотой, всегда по-русски говорил:
— Хорош песня, умный песня.
Поэзия особенной, энергической горской жизни, с приездом Хаджи-Мурата и
сближением с ним и его мюридами, еще более охватила Бутлера. Он завел себе бешмет,
черкеску, ноговицы, и ему казалось, что он сам горец и что живет такою же, как и эти люди,
жизнью.
В день отъезда Хаджи-Мурата Иван Матвеевич собрал несколько офицеров, чтобы
проводить его. Офицеры сидели кто у чайного стола, где Марья Дмитриевна разливала чай,
кто у другого стола — с водкой, чихирем и закуской, когда Хаджи-Мурат, одетый
по-дорожному и в оружии, быстрыми мягкими шагами вошел, хромая, в комнату.
Все встали и по очереди за руку поздоровались с ним. Иван Матвеевич пригласил его
на тахту, но он, поблагодарив, сел на стул у окна. Молчание, воцарившееся при его входе,
очевидно, нисколько не смущало его. Он внимательно оглядел все лица и остановил
равнодушный взгляд на столе с самоваром и закусками. Бойкий офицер Петроковский, в
первый раз видевший Хаджи-Мурата, через переводчика спросил его, понравился ли ему
Тифлис.
— Айя, — сказал он.
— Он говорит, что да, — отвечал переводчик.
— Что же понравилось ему?
Хаджи-Мурат что-то ответил.
— Больше всего ему понравился театр.
— Ну, а на бале у главнокомандующего понравилось ему?
Хаджи-Мурат нахмурился.
— У каждого народа свои обычаи. У нас женщины так не одеваются, — сказал он,
взглянув на Марью Дмитриевну.
— Что же ему не понравилось?
— У нас пословица есть, — сказал он переводчику, — угостила собака ишака мясом, а
ишак собаку сеном, — оба голодные остались. — Он улыбнулся. — Всякому народу свой
обычай хорош.
Разговор дальше не пошел. Офицеры кто стал пить чай, кто закусывать. Хаджи-Мурат
взял предложенный стакан чаю и поставил его перед собой.
— Что ж? Сливок? Булку? — сказала Марья Дмитриевна, подавая ему.
Хаджи-Мурат наклонил голову.
— Так что ж, прощай! — сказал Бутлер, трогая его по колену. — Когда увидимся?
— Прощай! прощай, — улыбаясь, по-русски сказал Хаджи-Мурат. — Кунак булур.
Крепко кунак твоя. Время — айда пошел, — сказал он, тряхнув головой как бы тому
направлению, куда надо ехать.
В дверях комнаты показался Элдар с чем-то большим белым через плечо и с шашкой в
руке. Хаджи-Мурат поманил его, и Элдар подошел своими большими шагами к
Хаджи-Мурату и подал ему белую бурку и шашку. Хаджи-Мурат встал, взял бурку и,
перекинув ее через руку, подал Марье Дмитриевне, что-то сказав переводчику. Переводчик
сказал:
— Он говорит: ты похвалила бурку, возьми.
— Зачем это? — сказала Марья Дмитриевна, покраснев.
— Так надо. Адат так, — сказал Хаджи-Мурат.
— Ну, благодарю, — сказала Марья Дмитриевна, взяв бурку. — Дай бог вам сына
выручить. Улан якши, — прибавила она. — Переведите ему, что желаю ему семью выручить.
Хаджи-Мурат взглянул на Марью Дмитриевну и одобрительно кивнул головой. Потом
он взял из рук Элдара шашку и подал Ивану Матвеевичу. Иван Матвеевич взял шашку и
сказал переводчику:
— Скажи ему, чтобы мерина моего бурого взял, больше нечем отдарить.
Хаджи-Мурат помахал рукой перед лицом, показывая этим, что ему ничего не нужно и