Page 209 - Похождения бравого солдата Швейка

поверили, что я переписываюсь с этой пани, и, для того чтобы замести следы, я во время
допроса проглотил письмо. Потом по чистой случайности — иначе это никак не
объяснить! — я вмешался в небольшую потасовку, но благополучно вывернулся. Невинность
моя была признана, меня послали на полковой рапорт, но в дивизионном суде следствие
прекратили. В полковой канцелярии я ждал всего несколько минут, пока не пришёл
полковник, который выругал меня слегка и сказал, что я должен немедленно, господин обер-
лейтенант, явиться к вам с рапортом о вступлении в должность ординарца. Кроме того,
господин полковник приказал мне доложить вам, чтобы вы немедленно пришли к нему по
делам маршевой роты. С тех пор прошло больше получаса. Но ведь господин полковник не
знал, что меня ещё потянут в полковую канцелярию и что я там просижу больше пятнадцати
минут. А сидел я там потому, что мне задержали жалованье, которое должны были выдать не
в роте, а в полку, так как я считался полковым арестантом. Там всё так перемешали и
перепутали, что прямо обалдеть можно.
Услышав, что ещё полчаса тому назад он должен был быть у полковника Шрёдера,
поручик стал быстро одеваться.
— Опять удружили вы мне, Швейк! — произнёс он голосом, полным такого
безнадёжного отчаяния, что Швейк попытался успокоить его дружеским словом, прокричав
вслед вихрем вылетевшему поручику:
— Ничего, господин полковник подождёт, ему всё равно нечего делать.
Минуту спустя после ухода поручика в канцелярию вошёл старший писарь Ванек.
Швейк сидел на стуле и подкладывал в маленькую железную печку уголь. Печка
чадила и воняла, а Швейк продолжал развлекаться, не обращая внимания на Ванека, который
остановился и несколько минут наблюдал за ним, но наконец не выдержал, захлопнул ногой
дверцу печки и сказал Швейку, чтобы тот убирался отсюда.
— Господин старший писарь, — с достоинством произнёс Швейк, — позвольте вам
заявить, что ваш приказ убраться отсюда и вообще из лагеря при всём моём желании
исполнить не могу, так как подчиняюсь приказанию высшей инстанции. Ведь я здесь
ординарец, — гордо добавил Швейк. — Господин полковник Шрёдер прикомандировал меня
к одиннадцатой маршевой роте, к господину обер-лейтенанту, у которого я был прежде
денщиком, но благодаря моей врождённой интеллигентности я получил повышение и стал
ординарцем. Мы с господином обер-лейтенантом старые знакомые. А кем вы, господин
старший писарь, были в мирное время?
Полковой писарь Ванек был настолько обескуражен фамильярным, панибратским
тоном бравого солдата Швейка, что, забыв о своём чине, которым очень любил козырнуть
перед солдатами своей роты, ответил так, будто был подчинённым Швейка:
— У меня аптекарский магазин в Кралупах. Фамилия моя Ванек.
— Я тоже учился аптекарскому делу, — ответил Швейк, — в Праге, у папа Кокошки на
Петршине. Он был ужасный чудак, и когда я как-то нечаянно запалил бочку с бензином и у
него сгорел дом, он меня выгнал, и в цех меня уже нигде больше не принимали, так что из-за
этой глупой бочки с бензином мне не удалось доучиться. А вы тоже готовили целебные
травы для коров?
Ванек отрицательно покачал головой.
— Мы приготовляли целебные травы для коров вместе с освящёнными образочками.
Наш хозяин Кокошка был исключительно набожным человеком и вычитал как-то, что святой
Пилигрим исцелял скот от раздутия брюха. Так, по его заказу на Смихове напечатали
образки святого Пилигрима, и он отнёс их в Эмаузский монастырь, где их освятили за двести
золотых, а потом мы их вкладывали в конвертик с нашими целебными травами для коров.
Эти целебные травы размешивали в тёплой воде и давали корове пить из лохани. При этом
скотине прочитывалась маленькая молитва к святому Пилигриму, которую сочинил наш
приказчик Таухен. Дело было так. Когда эти образки святого Пилигрима были готовы, на
другой стороне нужно было напечатать какую-нибудь молитву. Так вот вечером наш старик
Кокошка позвал Таухена и велел ему к следующему утру сочинить молитву к нашим