Page 208 - Похождения бравого солдата Швейка

Швейк держал руку у козырька, и это очень шло к его бесконечно довольной,
беспечной физиономии. Он выглядел, как греческий бог воровства, облачённый в скромную
форму австрийского пехотинца.
Поручик Лукаш на мгновенье зажмурил глаза под ласковым взглядом бравого солдата
Швейка. Наверно, с таким обожанием и нежностью глядел блудный, потерянный и вновь
обретённый сын на своего отца, когда тот в его честь жарил на вертеле барана.
— Осмелюсь доложить, господин обер-лейтенант, я опять здесь, — заговорил Швейк
так просто и непринуждённо, что поручик Лукаш сразу пришёл в себя.
С того самого момента, когда полковник Шрёдер заявил, что опять посадит ему на шею
Швейка, поручик Лукаш каждый день в мыслях отдалял момент свидания.
Каждое утро поручик убеждал себя: «Сегодня он не появится. Наверно, опять чего-
нибудь натворил, его ещё там подержат».
Но все эти расчёты Швейк мило и просто разрушил одним своим появлением.
Швейк сначала бросил взгляд на старшего писаря Ванека и, обратившись к нему с
приятной улыбкой, подал бумаги, которые вынул из кармана шинели.
— Осмелюсь доложить, господин старший писарь, эти бумаги, выданные мне в
полковой канцелярии, я должен отдать вам. Это насчёт моего жалованья и зачисления на
довольствие.
В канцелярии одиннадцатой маршевой роты Швейк держался так естественно и
свободно, как будто он с Ванеком был в самых приятельских отношениях. На его обращение
старший писарь реагировал кратко:
— Положите их на стол.
— Будьте любезны, старший писарь, оставьте нас одних, — сказал со вздохом поручик
Лукаш.
Ванек ушёл и остался за дверью подслушивать, о чём они будут говорить.
Сначала он не слышал ничего. Швейк и поручик Лукаш молчали и долго глядели друг
на друга. Лукаш смотрел на Швейка, как петушок, стоящий перед курочкой и готовящийся
на неё прыгнуть; он словно хотел его загипнотизировать.
Швейк, как всегда, отвечал поручику своим тёплым, приветливым и спокойным
взглядом, как будто хотел ему сказать: «Опять мы вместе, душенька. Теперь нас ничто не
разлучит, голубчик ты мой». Так как поручик долго не прерывал молчания, глаза Швейка
говорили ему с трогательной нежностью: «Так скажи что-нибудь, золотой мой, вымолви хоть
словечко!»
Поручик Лукаш прервал это мучительное молчание словами, в которые старался
вложить изрядную долю иронии:
— Добро пожаловать, Швейк! Благодарю за визит. Наконец-то вы у нас, долгожданный
гость.
Но он не сдержался, и вся злость, накопившаяся за последние дни, вылилась в
страшном ударе кулаком по столу. Чернильница подскочила и залила чернилами ведомость
на жалованье. Одновременно с чернильницей подскочил поручик Лукаш и, приблизившись
вплотную к Швейку, заорал:
— Скотина!
Он метался взад и вперёд по узкой канцелярии и, оказываясь около Швейка, плевался.
— Осмелюсь доложить, господин обер-лейтенант, — сказал Швейк, между тем как
поручик Лукаш всё бегал по канцелярии и в исступлении бросал в угол скомканные листы
бумаги, за которыми он то и дело подходил к столу, — письмо, стало быть, я отдал, как
договорились. К счастью, мне удалось застать дома саму пани Каконь, и могу сказать, что
это весьма интересная женщина, правда, я видел её в слезах…
Поручик Лукаш сел на койку военного писаря и хриплым голосом крикнул:
— Когда же этому придёт конец, Швейк?
Швейк, сделав вид, что недослышал, ответил:
— Потом со мной вышла маленькая неприятность, но я взял всё на себя. Правда, мне не