Page 219 - Похождения бравого солдата Швейка

принесли. Склад был закрыт.
— Наши тоже пришли с пустыми руками.
— Зря только панику подымают. Как думаешь, куда мы поедем?
— В Россию.
— А я думаю, что, скорее, в Сербию. Посмотрим, когда будем в Будапеште. Если нас
повезут направо — так Сербия, а налево — Россия. У вас уже есть вещевые мешки? Говорят,
жалованье повысят. А ты играешь в три листика? Играешь — так приходи завтра. Мы
наяриваем каждый вечер. Сколько вас сидит у телефона? Один? Так наплюй на всё и ступай
дрыхать. Странные у вас порядки! Ты небось попал как кур во щи. Ну, наконец-то меня
пришли сменять. Дрыхни на здоровье!
Швейк и в самом деле сладко уснул у телефона, забыв повесить трубку, так что никто
не мог потревожить его сна. А телефонист в полковой канцелярии всю ночь чертыхался: ему
никак не удавалось дозвониться до одиннадцатой маршевой роты и передать новую
телефонограмму о том, что завтра до двенадцати часов дня в полковую канцелярию должен
быть представлен список солдат, которым ещё не сделана противотифозная прививка.
Поручик Лукаш всё ещё сидел в Офицерском собрании с военным врачом Шанцлером,
который, усевшись верхом на стул, размеренно стучал бильярдным кием об пол и
произносил при этом следующие фразы:
«Сарацинский султан Салах-Эддин первый признал нейтральность санитарного
персонала.
Следует подавать помощь раненым вне зависимости от того, к какому лагерю они
принадлежат.
Каждая сторона должна покрыть расходы за лекарство и лечение другой стороне.
Следует разрешить посылать врачей и фельдшеров с генеральскими удостоверениями для
оказания помощи раненым врагам.
Точно так же попавших в плен раненых следует под охраною и поручительством
генералов отсылать назад или же обменивать. Потом они могут продолжать службу в строю.
Больных с обеих сторон не разрешается ни брать в плен, ни убивать, их следует
отправлять в безопасные места, в госпитали.
Разрешается оставить при них стражу, которая, как и больные, должна вернуться с
генеральскими удостоверениями. Всё это распространяется и на фронтовых
священнослужителей, на врачей, хирургов, аптекарей, фельдшеров, санитаров и других лиц,
обслуживающих больных. Все они не могут быть взяты в плен, но тем же самым порядком
должны быть посланы обратно».
Доктор Шанцлер уже сломал при этом два кия и всё ещё не закончил своей странной
лекции об охране раненых на войне, постоянно впутывая в свою речь какие-то непонятные
генеральские удостоверения.
Поручик Лукаш допил свой чёрный кофе и пошёл домой, где нашёл бородатого
великана Балоуна, который в это время поджаривал в котелке колбасу на его спиртовке.
— Я осмелился, — заикаясь, сказал Балоун, — я позволил себе, осмелюсь доложить…
Лукаш с любопытством посмотрел на него. В этот момент Балоун показался ему
большим ребёнком, наивным созданием, и поручик Лукаш пожалел, что приказал привязать
его за неутолимый аппетит.
— Жарь, жарь, Балоун, — сказал он, отстёгивая саблю, — с завтрашнего дня я прикажу
выписывать для тебе лишнюю порцию хлеба.
Поручик сел к столу. И вдруг ему захотелось написать сентиментальное письмо своей
тёте.

«Милая тётенька!
Только что получил приказ подготовиться к отъезду на фронт со своей
маршевой ротой. Может, это письмо будет последним моим письмом к тебе.
Повсюду идут жестокие бои, наши потери велики. И мне трудно закончить это
письмо словом „до свидания“; правильнее написать „прощай“».