Page 221 - Похождения бравого солдата Швейка

времени хватает. Утром на газовой станции он вёл точь-в-точь такие же разговоры, как,
например, вы вчера, только говорил он так: «Эти кости для играния, потому что на них вижу
рёбра и грани я». Я это собственными ушами слышал, когда один пьяный полицейский по
ошибке привёл меня за несоблюдение чистоты на улице вместо полицейского комиссариата
на газовую станцию.
В конце концов, — добавил Швейк тихо, — Затка этот кончил очень плохо. Вступил он
в конгрегацию святой Марии, ходил с небесными козами на проповеди патера Емельки к
святому Игнатию на Карлову площадь и, когда к святому Игнатию приехали миссионеры,
забыл погасить все газовые фонари в своём районе, так что там беспрерывно три дня и три
ночи горел газ на улицах.
Беда, — продолжал Швейк, — когда человек вдруг примется философствовать, — это
всегда пахнет белой горячкой. Несколько лет тому назад к нам из Семьдесят пятого полка
перевели майора Блюгера. Тот, бывало, раз в месяц соберёт нас, выстроит в каре и начнёт
вместе с нами философствовать: «Что такое офицерское звание?» Он ничего, кроме
сливянки, не пил. «Каждый офицер, солдаты, — разъяснял он нам на казарменном дворе, —
сам по себе является совершеннейшим существом, которое наделено умом в сто раз
большим, чем вы все вместе взятые. Вы не можете представить себе ничего более
совершенного, чем офицер, даже если будете размышлять над этим всю жизнь. Каждый
офицер есть существо необходимое, в то время как вы, рядовые, случайный элемент, ваше
существование допустимо, но не обязательно. Если бы дело дошло до войны и вы пали бы за
государя императора — прекрасно. От этого немногое бы изменилось, но если бы первым
пал ваш офицер, тогда бы вы почувствовали, в какой степени вы от него зависите и сколь
велика ваша потеря. Офицер должен существовать, и вы своим существованием обязаны
только господам офицерам; вы от них происходите, вы без них не обойдётесь, вы без
начальства и пёрнуть не можете. Офицер для вас, солдаты, закон нравственности — всё
равно, понимаете вы это или нет, — а так как каждый закон должен иметь своего
законодателя, то таким для вас, солдаты, является только офицер, которому вы себя
чувствуете — и должны чувствовать — обязанными во всём, и каждое без исключения его
приказание должно вами исполняться, независимо от того, нравится это вам или нет».
А однажды, после того как майор Блюгер закончил свою речь, он стал обходить каре и
спрашивать одного за другим:
«Что ты чувствуешь, когда хватишь лишнего?»
Ну, ему отвечали как-то нескладно: дескать, или ещё никогда до этого не доходило, или
всякий раз, как хватишь лишнего, начинает тошнить, а один даже сразу почувствовал, что
останется без отпуска. Майор Блюгер тут же приказал отвести всех в сторону, чтобы они
после обеда на дворе поупражнялись в вольной гимнастике в наказание за то, что не умеют
выразить то, что они чувствуют. Ожидая своей очереди, я вспомнил, о чём он
распространялся в последний раз, и когда майор подошёл ко мне, я совершенно спокойно
ему ответил:
«Осмелюсь доложить, господин майор, когда я хвачу лишнее, то всегда чувствую
внутри какое-то беслокойство, страх и угрызение совести. А когда я вовремя возвращаюсь из
отпуска в казармы, мною овладевает блаженный покой и лезет внутреннее удовлетворение».
Все кругом расхохотались, а майор Блюгер заорал:
«По тебе, балда, клопы только лезут, когда ты дрыхнешь на койке! Он ещё острит,
сукин сын!» — и вкатил мне такие шпангли — моё почтение!
— На военной службе иначе нельзя, — сказал старший писарь, лениво потягиваясь на
своей койке, — это уж так исстари ведётся: как ни ответь, как ни сделай — всегда над тобой
тучи и в тебя мечут гром и молнии. Без этого нет дисциплины!
— Правильно сказано, — заявил Швейк. — Никогда не забуду, как посадили рекрута
Пеха. Ротным командиром был у нас лейтенант Моц. Вот собрал он рекрутов и спрашивает:
кто откуда? «Перво-наперво, желторотые, — обратился он к ним, — вы должны научиться
отвечать коротко и ясно, точно кнутом щёлкнуть. Итак, начнём. Откуда вы, Пех?» Пех был