Page 7 - Похождения бравого солдата Швейка

он был арестован у себя на квартире, потому что за два дня до сараевского покушения
заплатил по счёту за двух сербских студентов-техников «У Брейшки», а кроме того, агент
Брикси видел его, пьяного, в обществе этих студентов в «Монмартре» на Ржетезовой улице,
где, как преступник сам подтвердил в протоколе своей подписью, он тоже платил за них по
счёту.
На предварительном следствии в полицейском участке на все вопросы он вопил одну и
ту же стереотипную фразу:
— У меня писчебумажный магазин!
На что получал такой же стереотипный ответ:
— Это для вас не оправдание.
Другой, небольшого роста господин, с которым та же неприятность произошла в
винном погребке, был преподавателем истории. Он излагал хозяину этого погребка историю
разных покушений. Его арестовали в тот момент, когда он, заканчивая общий
психологический анализ покушения, объявил:
— Идея покушения проста, как колумбово яйцо.
— Как то, что вас ждёт Панкрац, — дополнил его вывод полицейский комиссар при
допросе.
Третий заговорщик был председателем благотворительного кружка в Годковичках
«Добролюб». В день, когда было произведено покушение, «Добролюб» устроил в саду
гулянье с музыкой. Пришёл жандармский вахмистр и потребовал, чтобы участники
разошлись, так как Австрия в трауре. На это председатель Добролюбах добродушно сказал:
— Подождите минуточку, вот только доиграют «Гей, славяне».
Теперь он сидел повесив голову и причитал:
— В августе состоятся перевыборы президиума. Если к тому времени я не попаду
домой, может случиться, что меня не выберут. Меня уже десять раз подряд избирали
председателем. Такого позора я не переживу.
Удивительную штуку сыграл покойник Фердинанд с четвёртым арестованным, о
котором следует сказать, что это был человек открытого характера и безупречной честности.
Целых два дня он избегал всяких разговоров о Фердинанде и только вечером в кафе за
«марьяжем», побив трефового короля козырной бубновой семёркой, сказал:
— Семь пулек, как в Сараеве!
У пятого, который, как он сам признался, сидит «из-за этого самого убийства
эрцгерцога в Сараеве», ещё до сих пор от ужаса волосы стояли дыбом и была взъерошена
борода, так что его голова напоминала морду лохматого пинчера. Он был арестован в
ресторане, где не вымолвил ни единого слова, этот даже не читал газет об убийстве
Фердинанда: в полном одиночестве он сидел у стола, как вдруг к нему подошёл какой-то
господин, сел напротив и быстро спросил:
— Читали об этом?
— Не читал.
— Знаете про это?
— Не знаю.
— А знаете, в чём дело?
— Не знаю и знать не желаю.
— Всё-таки это должно было бы вас интересовать.
— Не знаю, что для меня там интересного. Я выкурю сигару, выпью несколько кружек
пива и поужинаю. А газет не читаю. Газеты врут. Зачем себе нервы портить?
— Значит, вас не интересует даже это сараевское убийство?
— Меня вообще никакие убийства не интересуют. Будь то в Праге, в Вене, в Сараеве
или в Лондоне. На то есть соответствующие учреждения, суды и полиция. Если кого где
убьют, значит так ему и надо. Не будь болваном и не давай себя убивать.
На том разговор и окончился. С этого момента через каждые пять минут он только
громко уверял: