Page 77 - Похождения бравого солдата Швейка
P. 77

сумму, позволил  себе быть убитым собственными солдатами под Равой Русской. Поручик
               Махек попал в Сербии в плен, а он остался мне должен полторы тысячи крон. И таких у меня
               в  книжке  много.  Один  погибает  на  Карпатах  с  моим  неоплаченным  векселем,  другой
               попадает  в  плен,  третий  как  назло  тонет  в  Сербии,  а  четвёртый  умирает  в  госпитале  в
               Венгрии.  Теперь  вы  понимаете  мои  опасения.  Эта  война  меня  погубит,  если  я  не  буду
               энергичным  и  неумолимым.  Вы  возразите  мне,  мол,  фельдкурату  никакая  опасность  не
               грозит. Так посмотрите!
                     Он сунул Кацу под нос свою записную книжку.
                     — Видите: фельдкурат Матиаш умер неделю тому назад в заразном госпитале в Брио.
               Хоть волосы на себе рви! Не заплатил мне тысячу восемьсот крон и идёт в холерный барак
               соборовать умирающего, до которого ему нет никакого дела!
                     — Это  его  долг,  милый  человек, —  сказал  фельдкурат. —  Я  тоже  завтра  пойду
               соборовать.
                     — И тоже в холерный барак, —  заметил  Швейк. —  Вы можете пойти с нами, чтобы
               воочию убедиться, что значит жертвовать собой.
                     — Господин  фельдкурат, —  продолжал  настойчивый  господин, —  поверьте,  я  в
               отчаянном положении! Разве война существует для того, чтобы спровадить на тот свет всех
               моих должников?
                     — Вот  когда  вас  призовут  на  военную  службу  и  вы  попадёте  на  фронт, —  заметил
               Швейк, —  мы  с  господином  фельдкуратом  отслужим  мессу,  чтобы,  по  божьему
               соизволению, вас разорвало первым же снарядом.
                     — Сударь,  у  меня  к  вам  серьёзное  дело, —  настаивала  гидра,  обращаясь  к
               фельдкурату. —  Я  требую,  чтобы  ваш  слуга  не  вмешивался  в  наши  дела  и  дал  нам
               возможность теперь же их закончить.
                     — Простите,  господин  фельдкурат, —  отозвался  Швейк, —  извольте  мне  сами
               приказать,  чтобы  я  не  вмешивался  в  ваши  дела,  иначе  я  и  впредь  буду  защищать  ваши
               интересы, как полагается каждому честному солдату. Этот господин совершенно прав — ему
               хочется  уйти  отсюда  самому,  без  посторонней  помощи.  Да  и  я  не  любитель  скандалов,  я
               человек светский.
                     — Мне уже это начинает надоедать, Швейк, — сказал фельдкурат, как бы не замечая
               присутствия  гостя. —  Я  думал,  что  этот  человек  нас  позабавит,  расскажет  какие-нибудь
               анекдоты, а он требует, чтобы я приказал вам не вмешиваться в эти вещи, несмотря на то,
               что вы два раза уже имели с ним дело. В такой вечер, накануне столь важного религиозного
               акта, когда все помыслы мои я должен обратить к богу, он пристаёт ко мне с какой-то глупой
               историей о несчастных тысяче двухстах кронах, отвлекает меня от испытания своей совести,
               от бога и добивается, чтобы я ему ещё раз сказал, что теперь ничего не дам ему. Я не хочу
               больше с ним разговаривать, чтобы не осквернять этот священный вечер! Скажите ему сами,
               Швейк: «Господин фельдкурат вам ничего не даст».
                     Швейк исполнил приказ, рявкнув в самое ухо гостю.
                     Однако настойчивый гость остался сидеть.
                     — Швейк, —  сказал  фельдкурат, —  спросите  его,  долго  ли  он  ещё  намерен  здесь
               торчать?
                     — Я не тронусь с места, пока вы мне не уплатите, — упрямо заявила гидра.
                     Фельдкурат встал, подошёл к окну и сказал:
                     — В таком случае передаю его вам, Швейк. Делайте с ним что хотите.
                     — Пойдёмте,  сударь, —  пригласил  Швейк,  схватив  незваного  гостя  за  плечо. —  Бог
               троицу любит.
                     И  проделал  своё  упражнение  быстро  и  изящно  под  похоронный  марш,  который
               фельдкурат выстукивал пальцами на оконном стекле.
                     Вечер, посвящённый благочестивым размышлениям, имел несколько фаз. Фельдкурат
               так пламенно стремился к богу, что ещё в двенадцать часов ночи из его квартиры доносилось
               пение:
   72   73   74   75   76   77   78   79   80   81   82