Page 82 - Похождения бравого солдата Швейка

наличных, играть под расписки. Игра продолжалась несколько часов, и перед старым
Вейводой росли тысячи за тысячами. Трубочист был должен в банк уже больше полутора
миллионов, угольщик из Здераза — около миллиона, швейцар из «Столетнего кафе» —
восемьсот тысяч крон, а фельдшер — больше двух миллионов. В одной только тарелке, куда
откладывали часть выигрыша для трактирщика, на клочках бумаги было более трёхсот
тысяч. Старик Вейвода пускался на всякие штуки: то и дело бегал в уборную и каждый раз
давал за себя метать кому-нибудь другому, а когда возвращался, ему сообщали, что выиграл
он и что ему пришло двадцать одно. Послали за новой колодой, но и это не помогло. Когда
Вейвода останавливался на пятнадцати, у партнёра было четырнадцать. Все злобно глядели
на старого Вейводу, а больше всех ругался мостовщик, который всего-то-навсего выложил
наличными восемь крон. Этот откровенно заявил, что человеку вроде Вейводы не место на
белом свете и что такому нужно наподдать коленкой, выкинуть и утопить, как щепка. Вы не
можете себе представить отчаяние старика Вейводы. Наконец ему в голову пришла идея.
«Мне нужно в отхожее место, — сказал он трубочисту. — Сыграйте-ка за меня». И так, без
шапки, выбежал прямо на Мыслиховую улицу за полицией, нашёл патруль и сообщил, что в
таком-то и таком-то трактире играют в азартные игры. Полицейские велели ему вернуться в
трактир и сказали, что придут за ним следом. Когда Вейвода вернулся, ему объявили, что за
это время фельдшер проиграл свыше двух миллионов, а швейцар — свыше трёх. А в тарелку
для трактирщика положили расписку на пятьсот тысяч. Скоро ворвались полицейские.
Мостовщик крикнул: «Спасайся, кто может!» Но было уже поздно. На банк наложили арест
и всех повели в полицию. Здеразский угольщик оказал сопротивление, и его увезли в
«корзинке». В банке было больше чем на полмиллиарда долговых расписок и полторы
тысячи крон наличными. «Ничего подобного я до сих пор не видывал, — сказал
полицейский инспектор, увидя такие головокружительные суммы. — Это почище, чем в
Монте-Карло». Все, кроме старика Вейводы, остались в полицейском комиссариате до утра.
Вейводу, как доносчика, отпустили и обещали ему, что он получит в качестве
вознаграждения законную треть конфискованного банка, свыше ста шестидесяти миллионов
крон. Старик от всего этого рехнулся и утром ходил по Праге и дюжинами заказывал себе
несгораемые шкафы… Вот это называется — повезло в карты!
Тут Швейк пошёл варить грог. К ночи фельдкурат, которого Швейк с трудом отправил
в постель, прослезился и завопил.
— Продал я тебя, дружище, — всхлипывал он, — позорно продал. Прокляни меня,
ударь — стою того! Отдал я тебя на растерзание. В глаза тебе не смею взглянуть. Бей меня,
кусай, уничтожь! Лучшего я не заслужил. Знаешь, кто я?
И, уткнув заплаканную физиономию в подушку, он тихим, нежным голосом протянул:
— Я последний подлец… — и уснул, словно ко дну пошёл.
На другой день фельдкурат не смел поднять глаз на Швейка, рано ушёл из дому и
вернулся только к ночи вместе с толстым пехотинцем.
— Швейк, — сказал он, по-прежнему не глядя на Швейка, — покажите ему, где что
лежит, чтобы он был в курсе дела, и научите его варить грог. Утром вы явитесь к поручику
Лукашу.
Швейк со своим преемником приятно провёл ночь за приготовлением грога. К утру
толстый пехотинец еле держался на ногах и бурчал себе под нос невероятную смесь из
разных народных песен: «Около Ходова течёт водичка, наливает нам моя милая красное
пиво. Гора, гора высокая, шли девушки по дорожке, на Белой горе мужичок пашет…»
— За тебя я не боюсь, — сказал Швейк. — С такими способностями ты у фельдкурата
удержишься.
Итак, первое, что увидел в это утро поручик Лукаш, была честная, открытая
физиономия бравого солдата Швейка, который отрапортовал:
— Честь имею доложить, господин обер-лейтенант, я — тот самый Швейк, которого
господин фельдкурат проиграл в карты.