Page 160 - Вино из одуванчиков

раскаленном белесом небе дрогнула и зазвенела медная проволока. Снова и

снова, точно электрические разряды, падали ошеломляющими ударами с
потрясенных деревьев пронзительные содрогания металла.
— Семь, — считал Том. — Восемь…
Дуглас поплелся на веранду. Блаженно жмурясь, заглянул в прихожую.
Через минуту опять медленно вышел на веранду и вяло окликнул Тома.
— Сейчас ровно восемьдесят семь градусов по Фаренгейту… двадцать
семь, двадцать восемь…
— Эй, Том, ты слышишь?
— Слышу, тридцать, тридцать один! Убирайся! Два, три, тридцать
четыре…
— Хватит тебе считать, в доме на градуснике сейчас восемьдесят семь
и еще лезет вверх, и не нужны тебе никакие кациды.
— Цикады! Тридцать девять, сорок. Не кациды! Сорок два!
— Восемьдесят семь градусов. Я думал, тебе будет интересно узнать.
— Сорок пять, это же в доме, а не на улице! Сорок девять, пятьдесят,
пятьдесят один! Пятьдесят два, пятьдесят три!. Пятьдесят три плюс
тридцать девять будет… будет девяносто два градуса!

— Кто сказал?
— Я сказал! Не восемьдесят семь по Фаренгейту, а девяносто два по
Сполдингу!
— Ты-то ты, а еще-то кто?
Том вскочил и поднял раскрасневшееся лицо к солнцу.
— Я и цикады, вот кто! Я и цикады! Нас больше! Девяносто два,
девяносто два, девяносто два градуса по Сполдингу, вот тебе!
Оба стояли и глядели в безжалостное, без единого облачка небо —
точно испорченный фотоаппарат, зияющий раскрытым во всю ширь
объективом, оно глазело на недвижный, оглушенный зноем, умирающий в
пламенных лучах город.
Дуглас закрыл глаза и увидел, как два дурацких солнца выплясывают

на внутренней стороне розовых прозрачных век.
— Раз… два… три…
Дуглас почувствовал, как шевелятся его губы.
— … четыре… пять… шесть…
Теперь цикады стрекотали еще быстрее.

С полудня до заката, с полуночи до рассвета на улицах Гринтауна,
штат Иллинойс, маячили лошадь с фургоном и возница, которых хорошо
знали все двадцать шесть тысяч триста сорок девять обитателей города.