Page 163 - Вино из одуванчиков

получите этой вещи? И если уверены, что не доживете, — хватайте ее и

бегите. Что бы это ни было, я с радостью вам эту вещь отдам.
И дети рылись в сокровищах; были там и пергаментная бумага, и
обрывки парчи, и куски обоев, и мраморные пепельницы, и жилетки, и
роликовые коньки, и огромные, вспухшие от набивки кресла, и маленькие
приставные столики, и стеклянные подвески к люстрам. Сперва в фургоне
только перешептывались, чем-то бренчали и позвякивали. Мистер Джонас
смотрел и слушал, неторопливо попыхивая трубкой, и дети знали, что он
внимательно следит за ними. Порой кто-нибудь тянулся к шахматной доске,
к нитке бус или к старому стулу и, едва коснувшись их рукой, поднимал
голову и встречал спокойный, мягкий, пытливый взгляд мистера Джонаса.
И рука отдергивалась, и поиски продолжались. А потом рука находила что-
то единственное, желанное и уже не двигалась с места. Голова
поднималась, и лицо так сияло, что и мистер Джонас невольно расплывался
в улыбке. Он на минуту заслонял глаза ладонью, словно отгораживаясь от
этого сиянья. И тут ребята во все горло кричали ему: «Спасибо!», хватали
ролики, фаянсовые плитки или зонтик и, соскочив наземь, бежали прочь.
И через минуту возвращались, неся ему что-нибудь взамен — куклу

или игру, из которой выросли или которая уже надоела, что-нибудь, что уже
выдохлось и не доставляет больше радости, как потерявшая вкус
жевательная резинка: такую забаву пора передать куда-нибудь в другую
часть города, там ее увидят в первый раз, и там она вновь оживет и кого-то
порадует. Свои приношения ребята робко бросали на кучу невидимых
теперь богатств — и фургон, покачиваясь, катил дальше, поблескивали
большущие, как подсолнухи, колеса, и мистер Джонас уже опять пел:
— Хлам, барахло? Нет, сэр, не хлам! Нет, мэм, не хлам!
Наконец он исчезал из виду, и только собаки в тени под деревьями
слышали заунывное пение и слабо виляли хвостами.
— … хлам…
Все тише и тише:

— … хлам…
Еле слышно:
— … хлам… Все стихло.
И собаки спят…

Всю ночь по тротуарам носились пыльные призраки; их поднимали
пышущие жаром ветры, и гоняли, и кружили, а потом осторожно
укладывали на разогретые душистые лужайки. От шагов запоздалых
прохожих вздрагивали ветки деревьев, и с них обрушивались лавины пыли.