Page 164 - Вино из одуванчиков

Будто с полуночи пробуждался где-то за городом вулкан и извергал

раскаленный пепел, который осыпал все вокруг, толстым слоем покрывал
недремлющих ночных сторожей и собак, что совсем извелись от жары. В
три часа, перед самым рассветом, в каждом доме словно занимался пожар
— начинали тлеть желтым светом чердачные окошки.
Да, на заре все предметы и самые стихии преображались. Воздушные
струи, точно горячие ключи, неслышно текли в неизвестность. Озеро
недвижным жарким облаком нависало над долинами, населенными рыбой
и песком, и жгло их своим равнодушным дыханьем. Гудрон на улицах
плавился в патоку, кирпич становился медным и золотым, а черепица на
крышах — бронзовой. Провода высокого напряжения — навек плененные
молнии — угрожающе сверкали над бессонными домами.
Цикады трещали все громче.
Солнце не просто взошло, оно нахлынуло как поток и переполнило
весь мир.
У себя в комнате, в постели, Дуглас таял и плавился, лицо его было все
в поту.
— Уф, — сказал Том, входя в комнату. — Пошли, Дуг, в такой день

только и сидеть в речке и не вылезать.
Дуглас тяжело дышал. Пот струился у него по шее.
— Дуг, ты что, спишь?
Чуть заметное движение головы.
— Ты, может, захворал? Да уж, этот дом сегодня прямо горит огнем. —
Том приложил ладонь ко лбу брата. Это было все равно что тронуть
заслонку пылающей печки. Он испуганно отдернул руку. Повернулся и
сбежал вниз по лестнице.
— Мам, — сказал он. — Дуг, кажется, зодорово заболел. Мать в эту
минуту вынимала яйца из холодильника; она замерла, и на лице у нее
мелькнула тревога; сунув яйца обратно, она пошла за Томом наверх.
Дуглас за все это время не шелохнулся.

Цикады трещали изо всех сил, от этого треска звенело в ушах.

В полдень у веранды остановилась машина доктора; он примчался так
быстро, будто солнце гналось за ним по пятам, готовое обрушиться на него
всей своей тяжестью. Глаза у доктора были усталые; тяжело дыша, он
отдал свой саквояж Тому.
В час дня доктор, качая головой, вышел из дому. Том с матерью
остались за дверью, а доктор, обернувшись, опять и опять повторял им
негромко через москитную сетку, что он не знает, право, не знает… Потом