Page 77 - Вино из одуванчиков

много лет не забыть этой серебряной дорожки, сколько ни заливай рельсы

варом. Настанет такое утро, осенью ли, зимой или весной: проснешься —
и, если не подойти к окну, а остаться в теплой, уютной постели,
непременно услышишь, как где-то далеко, чуть слышно бежит и звенит
трамвай.
И в изгибе утренней улицы, на широком проезде, между ровными
рядами платанов, вязов и кленов, в тишине, перед тем как начнется дневная
жизнь, услышишь за домом знакомые звуки. Словно затикают часы, словно
покатится с грохотом десяток железных бочонков, словно затрещит
крыльями на заре большущая-пребольшущая стрекоза. Словно карусель,
словно маленькая электрическая буря, словно голубая молния, мелькнет и
исчезнет, зазвенит звонком трамвай! И зашипит, точно сифон с содовой,
опуская и вновь поднимая подножку, — и вновь качнется сон, вагон
поплывет своим путем, все дальше и дальше по своим потаенным, давно
схороненным рельсам к какой-то своей потаенной, давно схороненной
цели…

После ужина погоняем мяч? — спросил Чарли.

Ясно, — ответил Дуглас. — Ясно, погоняем.

Сведения о Джоне Хафе, двенадцати лет, очень просты и умещаются
всего в нескольких строках. Он умел отыскивать следы не хуже любого
следопыта из племени Чокто или Чероки, умел прыгнуть прямо с неба, как
шимпанзе с лианы, оставался под водой целых две минуты и успевал за это
время проплыть вниз по течению пятьдесят ярдов. Мячи, которые ему
подавали, он отбивал прямо в яблони, и весь урожай градом сыпался на
землю. Он перескакивал через шестифутовые заборы фруктовых садов,
взлетал вверх по ветвям и, наевшись досыта персиков, спускался вниз
быстрей всех мальчишек. Он умел смеяться на бегу. Свободно держался на
лошади. Не задира. Добрая душа. Волосы у него были темные и кудрявые,

а зубы — белые как сахар. Он помнил наизусть слова всех ковбойских
песен и охотно учил им всякого, кто об этом попросит. Знал названия всех
полевых цветов, знал, когда взойдет и зайдет луна, когда будет прилив и
когда — отлив. Словом, для Дугласа Сполдинга Джон Хаф был
единственным божеством, которое обитало в Гринтауне, штат Иллинойс, в
двадцатом веке.
И вот они с Дугласом бродят за городом, день снова теплый и круглый,
точно камешек, высоко над головой небо, точно голубая опрокинутая чаша,
ручьи сверкающими прозрачными струями разбегаются по белым камням.