Page 22 - Евгения Гранде

нас с тобою бедность с первых дней. И вот он разорен, он одинок. Все друзья покинут его, и
это я буду виновником его унижения. Ах, хотелось бы мне обладать достаточно твердой
рукой, чтобы одним ударом избавить его от этого и соединить его в небесах с матерью.
Безумная мысль!
Возвращаюсь к моему несчастью, к несчастью Шарля. Я послал его к тебе, чтобы ты
должным образом объявил ему о моей смерти и о его грядущей судьбе. Будь отцом для него, и
отцом добрым. Не отрывай его сразу от беспечной жизни, а то ты убьешь его. На коленях
молю его отказаться от судебного иска, который он мог бы предъявить как наследник
матери. Но это излишняя просьба, у него есть чувство чести, он поймет, что не должен
вступать в число моих кредиторов. Уговори его вовремя отказаться от наследства. Открой
ему, в какие суровые условия жизни я поставил его, и если он сохранит нежность ко мне,
убеди его от моего имени, что не все для него потеряно. Да, труд спас нас обоих, труд
может и ему вернуть богатство, которое я у него похищаю. И если он захочет внять голосу
отца, который ради него хотел бы встать на миг из могилы, пусть он уезжает, пусть
отправится в Индию. Брат мой! Шарль — честный и мужественный юноша. Ты снабдишь
его товаром, и он скорее умрет, чем не вернет того, что ты одолжишь ему на первые
расходы. Ведь ты же дашь ему ссуду, Гранде! Иначе совесть тебя замучит. Помни, если мое
дитя не найдет у тебя ни помощи, ни ласки, я вечно буду молить создателя об отмщении за
твою черствость. О, если бы я мог спасти хоть кое-какие ценности, я имел бы полное право
передать ему сколько-нибудь денег в счет наследства от матери, но уплаты при окончании
месяца поглотили все мои средства. Мне тяжко умирать, терзаясь сомнениями об участи
моего сына; я хотел бы почувствовать святые обещания в горячем пожатии твоей руки,
которое меня согрело бы. Но времени у меня нет. Пока Шарль в дороге, я должен составить
баланс. Я постараюсь доказать с добросовестностью, руководившей всеми моими
действиями, что в моем разорении нет ни вины, ни бесчестности. Разве это не забота о
Шарле? Прощай, брат! Да будет над тобою во всем благословение божье за великодушную
опеку над моим сыном, ибо, я не сомневаюсь, ты примешь ее на себя. Будет голос, вечно
молящийся за тебя в том мире, куда все мы рано или поздно должны перейти, и я уже стою
на пороге его.
Виктор-Анж-Гильом Гранде».

— Беседуете? — сказал старый Гранде, старательно складывая письмо по сгибам и
пряча его в жилетный карман.
Он посмотрел смущенно и опасливо на племянника, скрывая свое волнение и свои
расчеты.
— Согрелись?
— Отлично, дядюшка!
— Ну, а где же наши дамы? — сказал дядя, совсем позабыв, что племянник ночует у
него.
В эту минуту вошли Евгения и г-жа Гранде.
— Готово ли все наверху? — спросил старик, овладев собой.
— Да, папенька.
— Ну-с, племянничек, если ты устал, Нанета проводит тебя в твою комнату. Только это
не какие-нибудь франтовские апартаменты! Но ты не посетуешь на бедных виноделов, у
которых нет никогда копейки за душой. Налоги поглощают у нас все.
— Мы не хотим мешать вам, Гранде, — сказал банкир. — Вам, наверно, нужно
поговорить с племянником. Желаем вам доброго вечера. До завтра!
При этих словах все поднялись с мест, и каждый откланялся соответственно своему
характеру. Старый нотариус пошел взять у двери свой фонарь и стал его зажигать, предложив
де Грассенам проводить их. Г-жа де Грассен не могла предвидеть происшествия, заставившего
кончить вечер преждевременно, и слуга ее еще не пришел.
— Может быть, вы разрешите мне взять вас под руку, сударыня? — сказал аббат Крюшо