Page 24 - Евгения Гранде

Парижа послал своего сына в Сомюр с целями в высшей степени матримониальными.
— Но тогда кузен не ворвался бы нежданно-негаданно, — ответил нотариус.
— Это ничего не значит, — заметил де Грассен, — наш старик себе на уме.
— Де Грассен, друг мой, я этого молодого человека пригласила к нам пообедать. Тебе
надо сходить и просить к нам господина и госпожу Ларсоньер и господ дю Отуа, с красавицей
дочкой, разумеется. Только бы в этот день она получше оделась! Мамаша из ревности
наряжает ее так скверно. Я надеюсь, господа, что и вы окажете нам честь посетить нас? —
прибавила она, останавливая шествие, — чтобы повернуться к обоим Крюшо.
— Вот вы и дома, сударыня, — сказал нотариус.
Раскланявшись с тремя Грассенами, трое Крюшо отправились домой и, пустив в ход тот
гений анализа, которым обладают провинциалы, со всех сторон обсудили великое событие
этого вечера, совершенно менявшее позиции крюшотинцев и грассенистов по отношению
друг к другу. Поразительный здравый смысл, неизменно управлявший действиями этих
великих дипломатов, заставил их всех почувствовать необходимость временного союза
против общего неприятеля. Не должны ли они совместными усилиями помешать Евгении
влюбиться в своего кузена, а Шарлю — помышлять о своей кузине? Разве сможет парижанин
противостоять коварным наветам, слащавой клевете, хвалебному злоречию, простодушным
уверениям, которые настойчиво будут виться вокруг него, облепят его, как пчелы облепляют
воском несчастную улитку, попавшую в их улей.
Когда родственники остались в зале одни, г-н Гранде сказал племяннику:
— Пора спать. Сейчас поздно разговаривать о делах, которые привели вас сюда. Завтра
найдем подходящую минуту. Мы тут завтракаем в восемь часов. В полдень закусываем —
немного фруктов, кусочек хлебца — и выпиваем стакан белого вина, а обедаем, как и
парижане, в пять часов. Вот наш распорядок. Если тебе хочется посмотреть город и
окрестности, ты свободен, как ветер. Только уж извини, дела не всегда мне позволят
сопутствовать тебе. Ты, пожалуй, услышишь в городе разговоры о моем богатстве: «Господин
Гранде — здесь, господин Гранде — там». Пусть говорят: их болтовня моему кредиту не
повредит. Но у меня нет ни гроша, и я в мои годы работаю, как мальчишка-подмастерье, у
которого только и есть, что плохой рубанок да пара здоровых рук. Вот, может быть, скоро по
себе увидишь, чего стоит каждый грош, когда он потом достается… Эй, Нанета, свечу!
— Надеюсь, дорогой племянник, что там найдется все, что вам понадобится, — сказала
г-жа Гранде. — А если чего недостанет, кликните Нанету.
— Дорогая тетушка, не беспокойтесь. Я как будто захватил все, что мне нужно.
Позвольте пожелать спокойной ночи вам и кузине.
Шарль взял из рук Нанеты зажженную свечу, свечу анжуйскую, густо-желтого цвета,
залежавшуюся в лавочке и столь похожую на сальную, что г-н Гранде, неспособный
заподозрить существование восковых свечей в его доме, даже не заметил этого великолепия.
— Я вас провожу, — сказал старик.
Вместо того чтобы выйти из зала в дверь под аркой ворот, Гранде проделал
церемониальный путь коридором, отделявшим зал от кухни. Со стороны наружной лестницы
коридор закрывала дверь с большим овальным стеклом, снабженная пружиной, чтобы не
давать доступа холоду, тянувшему со двора. Однако зимой ветер прорывался в коридор очень
резко, и, несмотря на прокладку под дверью зала, тепло там с трудом поддерживалось в
надлежащей мере. Нанета пошла заложить на засов наружную дверь, заперла зал, затем
спустила в конюшне волкодава, лаявшего так хрипло, как будто у него был ларингит. Этот
пес, знаменитый своей свирепостью, признавал только Нанету. Два деревенских существа
понимали друг друга.
Когда Шарль увидел пожелтелые и закопченные стены лестничной клетки,
почувствовал, как трясутся полусгнившие ступеньки под грузными шагами дядюшки, его
отрезвление пошло rinforzando. 18 Ему показалось, что он на насесте для кур. Обернувшись,

18 Быстрым темпом (итал.).