Page 25 - Евгения Гранде

он посмотрел на тетку и кузину вопрошающим взглядом, но они так привыкли к этой
лестнице, что, не догадываясь о причине его удивления, сочли этот взгляд за дружелюбный
привет и ответили приятной улыбкой, повергшей его в отчаяние.
«Какого черта отец послал меня сюда?» — подумал Шарль.
Поднявшись на первую площадку лестницы, он заметил три двери, выкрашенные
этрусской красной краской; эти двери без наличников, сливавшиеся с пыльной стеной, были
обиты бросающимися в глаза железными полосами на заклепках, изогнутыми в виде огненных
языков; такие же языки были и вокруг продолговатой замочной скважины. Дверь, что
находилась ближе к лестнице и вела в комнату над кухней, явно была заложена. И
действительно, в эту комнату, служившую Гранде кабинетом, можно было пройти только
через его спальню. Единственное окно кабинета, выходившее во двор, было забрано железной
решеткой с толстыми прутьями. Никому, даже самой г-же Гранде, не позволялось туда
входить. Хозяин желал оставаться здесь один, как алхимик у своего горна. Здесь, разумеется,
был весьма искусно устроен тайник; здесь хранились всяческие документы, здесь находились
весы для взвешивания луидоров, здесь тайно по ночам писались квитанции, расписки,
производились подсчеты и расчеты; и деловые люди, находя Гранде всегда готовым на любые
финансовые операции, могли воображать, что к его услугам постоянно были не то фея, не то
дьявол. Когда Нанета храпела так, что тряслись стены, когда волкодав сторожил и, зевая,
бродил по двору, когда г-жа Гранде и Евгения спали мирным сном, несомненно, старый бочар
приходил сюда ссыпать, лелеять, перебирать, пересыпать, перекладывать свое золото. Стены
были толсты, ставни надежны. У него одного был ключ от этой лаборатории, где, как
говорили, он рассматривал планы своих владений с обозначенными на них плодовыми
деревьями и высчитывал свои прибытки до последнего отводка виноградной лозы, до
малейшего прутика.
Вход в комнату Евгении был напротив этой заделанной двери. Затем, в конце площадки
находились покои обоих супругов, занимавших всю переднюю часть дома. Г-жа Гранде спала
в комнате, соседней с комнатой Евгении, куда вела стеклянная дверь. Комната хозяина
отделялась от комнаты жены перегородкою, а от таинственного кабинета — толстой стеною.
Папаша Гранде поместил племянника на третьем этаже, в высокой мансарде, как раз над
своей комнатой, чтобы слышать, когда он приходит и уходит. Дойдя до середины площадки,
Евгения и ее мать перед расставаньем поцеловались; потом, сказав Шарлю на прощанье
несколько слов, холодных на устах, но, несомненно, горячих в сердце девушки, они
разошлись по своим комнатам.
— Вот ты и у себя, племянничек, — сказал старый Гранде, отворяя ему дверь. — Если
понадобится выйти, можешь позвать Нанету. Предупреждаю, без нее собака может тебя
загрызть, ты и крикнуть не успеешь. Приятного сна, спокойной ночи. Ха! Ха! Наши дамы у
тебя натопили, — прибавил он.
В эту минуту появилась Нанета-громадина, вооруженная грелкой.
— Это еще что за новости? — воскликнул г-н Гранде. — Вы что, принимаете моего
племянника за беременную женщину? Унеси-ка уголья, Нанета.
— Да ведь простыни отсырели, хозяин, а, видать, племянник ваш неженка не хуже
женщины.
— Ну уж ладно, коли вбила себе это в голову, — сказал Гранде, толкая ее за плечи, — да
смотри, не зарони огня.
И скряга пошел вниз, бормоча какие-то неясные слова.
Шарль, растерявшись, остановился среди своих баулов. Он окинул взглядом стены
мансарды, оклеенные, как в трактире, желтыми обоями с букетиками; потрескавшийся камин,
сложенный из известняка и одним видом своим нагонявший холод; стулья желтого дерева,
украшенные лакированным камышом и, казалось, имевшие более четырех углов; ночной
столик с раскрытым шкафчиком, где мог бы поместиться маленький канатный плясун; тощий