Page 51 - Герой нашего времени

доктора велят ложиться спать в одиннадцать.

5-го июня.
За полчаса до бала явился ко мне Грушницкий полном сиянии армейского пехотного
мундира. К третьей пуговице пристегнута была бронзовая цепочка, на которой висел двойной
лорнет; эполеты неимоверной величины были загнуты кверху в виде крылышек амура; сапоги
его скрипели; в левой руке держал он коричневые лайковые перчатки и фуражку, а правою
взбивал ежеминутно в мелкие кудри завитой хохол. Самодовольствие и вместе некоторая
неуверенность изображались на его лице; его праздничная наружность, его гордая походка
заставили бы меня расхохотаться, если б это было согласно с моими намерениями.
Он бросил фуражку с перчатками на стол и начал обтягивать фалды и поправляться
перед зеркалом; черный огромный платок, навернутый на высочайший подгалстушник,
которого щетина поддерживала его подбородок, высовывался на полвершка из-за воротника;
ему показалось мало: он вытащил его кверху до ушей; от этой трудной работы, ибо воротник
мундира был очень узок и беспокоен, лицо его налилось кровью.
– Ты, говорят, эти дни ужасно волочился за моей княжной? – сказал он довольно
небрежно и не глядя на меня.
– Где нам, дуракам, чай пить! – отвечал я ему, повторяя любимую поговорку одного из
самых ловких повес прошлого времени, воспетого некогда Пушкиным.
– Скажи-ка, хорошо на мне сидит мундир?.. Ох, проклятый жид!.. как под мышками?
режет!.. Нет ли у тебя духов?
– Помилуй, чего тебе еще? от тебя и так уж несет розовой помадой…
– Ничего. Дай-ка сюда…
Он налил себе полсклянки за галстук, в носовой платок, на рукава.
– Ты будешь танцевать? – спросил он.
– Не думаю.
– Я боюсь, что мне с княжной придется начинать мазурку, – я не знаю почти ни одной
фигуры…
– А ты звал ее на мазурку?
– Нет еще…
– Смотри, чтоб тебя не предупредили…
– В самом деле? – сказал он, ударив себя по лбу. – Прощай… пойду дожидаться ее у
подъезда. – Он схватил фуражку и побежал.
Через полчаса и я отправился. На улице было темно и пусто; вокруг собрания или
трактира, как угодно, теснился народ; окна его светились; звуки полковой музыки доносил ко
мне вечерний ветер. Я шел медленно; мне было грустно… Неужели, думал я, мое
единственное назначение на земле – разрушать чужие надежды? С тех пор как я живу и
действую, судьба как-то всегда приводила меня к развязке чужих драм, как будто без меня
никто не мог бы ни умереть, ни прийти в отчаяние! Я был необходимое лицо пятого акта;
невольно я разыгрывал жалкую роль палача или предателя. Какую цель имела на это судьба?..
Уж не назначен ли я ею в сочинители мещанских трагедий и семейных романов – или в
сотрудники поставщику повестей, например, для «Библиотеки для чтения»?.. Почему знать?..
Мало ли людей, начиная жизнь, думают кончить ее, как Александр Великий или лорд Байрон,
а между тем целый век остаются титулярными советниками?..
Войдя в залу, я спрятался в толпе мужчин и начал делать свои наблюдения. Грушницкий
стоял возле княжны и что-то говорил с большим жаром; она его рассеянно слушала, смотрела
по сторонам, приложив веер к губкам; на лице ее изображалось нетерпение, глаза ее искали
кругом кого-то; я тихонько подошел сзади, чтоб подслушать их разговор.
– Вы меня мучите, княжна! – говорил Грушницкий, – вы ужасно переменились с тех пор,
как я вас не видал…
– Вы также переменились, – отвечала она, бросив на него быстрый взгляд, в котором он
не умел разобрать тайной насмешки.