Page 66 - Герой нашего времени

наперед, чтобы в случае легкой раны не опрокинуться назад.
Грушницкий стал против меня и по данному знаку начал поднимать пистолет. Колени
его дрожали. Он целил мне прямо в лоб…
Неизъяснимое бешенство закипело в груди моей.
Вдруг он опустил дуло пистолета и, побледнев как полотно, повернулся к своему
секунданту.
– Не могу, – сказал он глухим голосом.
– Трус! – отвечал капитан.
Выстрел раздался. Пуля оцарапала мне колено. Я невольно сделал несколько шагов
вперед, чтоб поскорей удалиться от края.
– Ну, брат Грушницкий, жаль, что промахнулся! – сказал капитан, – теперь твоя очередь,
становись! Обними меня прежде: мы уж не увидимся! – Они обнялись; капитан едва мог
удержаться от смеха. – Не бойся, – прибавил он, хитро взглянув на Грушницкого, – все вздор
на свете!.. Натура – дура, судьба – индейка, а жизнь – копейка!
После этой трагической фразы, сказанной с приличною важностью, он отошел на свое
место; Иван Игнатьич со слезами обнял также Грушницкого, и вот он остался один против
меня. Я до сих пор стараюсь объяснить себе, какого роду чувство кипело тогда в груди моей:
то было и досада оскорбленного самолюбия, и презрение, и злоба, рождавшаяся при мысли,
что этот человек, теперь с такою уверенностью, с такой спокойной дерзостью на меня
глядящий, две минуты тому назад, не подвергая себя никакой опасности, хотел меня убить как
собаку, ибо раненный в ногу немного сильнее, я бы непременно свалился с утеса.
Я несколько минут смотрел ему пристально в лицо, стараясь заметить хоть легкий след
раскаяния. Но мне показалось, что он удерживал улыбку.
– Я вам советую перед смертью помолиться богу, – сказал я ему тогда.
– Не заботьтесь о моей душе больше чем о своей собственной. Об одном вас прошу:
стреляйте скорее.
– И вы не отказываетесь от своей клеветы? не просите у меня прощения?.. Подумайте
хорошенько: не говорит ли вам чего-нибудь совесть?
– Господин Печорин! – закричал драгунский капитан, – вы здесь не для того, чтоб
исповедовать, позвольте вам заметить… Кончимте скорее; неравно кто-нибудь проедет по
ущелью – и нас увидят.
– Хорошо, доктор, подойдите ко мне.
Доктор подошел. Бедный доктор! он был бледнее, чем Грушницкий десять минут тому
назад.
Следующие слова я произнес нарочно с расстановкой, громко и внятно, как произносят
смертный приговор:
– Доктор, эти господа, вероятно, второпях, забыли положить пулю в мой пистолет:
прошу вас зарядить его снова, – и хорошенько!
– Не может быть! – кричал капитан, – не может быть! я зарядил оба пистолета; разве что
из вашего пуля выкатилась… это не моя вина! – А вы не имеете права перезаряжать…
никакого права… это совершенно против правил; я не позволю…
– Хорошо! – сказал я капитану, – если так, то мы будем с вами стреляться на тех же
условиях… – Он замялся.
Грушницкий стоял, опустив голову на грудь, смущенный и мрачный.
– Оставь их! – сказал он наконец капитану, который хотел вырвать пистолет мой из рук
доктора… – Ведь ты сам знаешь, что они правы.
Напрасно капитан делал ему разные знаки, – Грушницкий не хотел и смотреть.
Между тем доктор зарядил пистолет и подал мне. Увидев это, капитан плюнул и топнул
ногой.
– Дурак же ты, братец, – сказал он, – пошлый дурак!.. Уж положился на меня, так
слушайся во всем… Поделом же тебе! околевай себе, как муха… – Он отвернулся и, отходя,
пробормотал: – А все-таки это совершенно против правил.