Page 113 - Жизнь Арсеньева

XIII

Часто я вскакивал чем свет. Взглянув на часы, видел, что еще нет семи. Страстно
хотелось опять завернуться в одеяло и еще полежать в тепле; в комнате холодно серело, в
тишине еще спящей гостиницы слышно было только нечто очень раннее – как где-то в конце
коридора шаркает платяной щеткой коридорный, стукает по пуговицам. Но охватывал такой
страх опять даром истратить день, охватывало такое нетерпение как можно скорей – и нынче
уже как следует! – засесть за стол, что я кидался к звонку, настойчиво гнал по коридору его
зовущее дребезжание. Как все чуждо, противно – эта гостиница, этот грязный коридорный,
шаркающий где-то там щеткой, убогий жестяной умывальник, из которого косо бьет в лицо
ледяная струя! Как жалка моя молодая худоба в жиденькой ночной рубашке, как застыл
голубь, комком сжавшийся за стеклами на зернистом снегу подоконника! Сердце вдруг
загоралось радостной, дерзкой решимостью: нет, нынче же вон, назад, в Батурине, в родной,
прелестный дом! Однако, наспех выпив чаю, кое-как прибрав несколько книжечек, лежавших
на нищем столике, приставленном возле умывальника к двери в другой номер, где жила
какая-то поблекшая, печально-красивая женщина с восьмилетним ребенком, я весь
погружался в свое обычное утреннее занятие: в приготовление себя к писанию – в
напряженный разбор того, что есть во мне, в выискивание внутри себя чего-то такого, что
вот-вот, казалось, определится, во что-то образуется… ждал этой минуты – и уже чувствовал
страх, что опять, опять дело кончится только ожиданием, все растущим волнением,
холодеющими руками, а там полным отчаянием и бегством куда-нибудь в город, в редакцию.
В голове уже опять путалось, шло что-то мучительное по своей произвольности,
беспорядочности, по множеству самых разнородных чувств, мыслей, представлений …
Основное было всегда свое, личное, – разве и впрямь занимали меня тогда другие люди, как
бы напряженно ни следил я за ними? Что ж, думал я, может быть, просто начать повесть о
самом себе? Но как? Вроде «Детства, отрочества»? Или еще проще? «Я родился там-то и
тогда-то…» Но, Боже, как это сухо, ничтожно – и не верно! Я ведь чувствую совсем не то! Это
стыдно, неловко сказать, но это так: я родился во вселенной, в бесконечности времени и
пространства, где будто бы когда-то образовалась какая-то солнечная система, потом что-то,
называемое солнцем, потом земля … Но что это такое? Что я знаю обо всем этом, кроме
пустых слов? Земля была сперва газообразной, светящейся массой … Потом, через миллионы
лет, этот газ стал жидкостью, потом жидкость отвердела, и с тех пор прошло еще будто бы два
миллиона лет, появились на земле одноклеточные: водоросли, инфузории… А там –
беспозвоночные: черви, моллюски … А там амфибии … А за амфибиями – гигантские
пресмыкающиеся… А там какой-то пещерный человек и открытие им огня… Дальше какая-то
Халдея, Ассирия, какой-то Египет, будто бы все только воздвигавший пирамиды да
бальзамировавший мумии … Какой-то Артаксеркс, приказавший бичевать Геллеспонт …
Перикл и Аспазия, битва при Фермопилах, Марафонская битва… Впрочем, задолго до всего
этого были еще те легендарные дни, когда Авраам встал со стадами своими и пошел в землю
обетованную… «Верою Авраам повиновался призванию идти в страну, обещанную ему в
наследие, и пошел, не зная, куда он идет…» Да, не зная! Вот так же, как и я! «Верою
повиновался призванию …» Верой во что? В любовную благость Божьего веления. «И пошел,
не зная, куда…» Нет, зная: к какому-то счастью, то есть, к тому, что будет мило, хорошо, даст
радость, то есть чувство любви-жизнь …
Так ведь и я жил всегда – только тем, что вызывало любовь, радость …
За дверью возле столика уже слышались голоса, женский и детский, стучала педаль
умывальника, плескалась вода, заваривался чай, начинались уговоры: «Костенька, кушай же
булочку!» Я вставал и принимался ходить по комнате. Вот еще этот Костенька… Мать, напоив
его чаем, уходила куда-то до полудня. Возвратясь, что-то готовила на керосинке, кормила его
и опять уходила. И что это было за мучение – смотреть, как этот Костенька, ставший каким-то
общим номерным ребенком, весь день шатается по номерам, заглядывает то к одному, то к