Page 6 - Мертвые души

“Больше в деревне”, отвечал Манилов. “Иногда, впрочем, приезжаем в город для <того>
только, чтобы увидеться с образованными людьми. Одичаешь, знаете, если будешь всё время
жить взаперти”.

“Правда, правда”, сказал Чичиков.

“Конечно”, продолжал Манилов: “другое дело, если бы соседство было хорошее, если
бы, например, такой человек, с которым бы можно красноречиво поговорить[можно
поговорить] о любезности, о хорошем обращении, о какой-нибудь науке, чтобы этак
расшевелило душу, дало питательность и, так сказать, парение этакое…” Здесь он еще что-то
хотел выразить, но, заметивши, что несколько зарапортовался, ковырнул только рукою в
воздухе и продолжал: “тогда бы, конечно, деревня и уединение имели бы очень много
приятностей. Но ведь решительно нет никого… Вот только иногда прочитаешь “Сын
Отечества”…”

“Это справедливо, совершенно справедливо”, отвечал Чичиков. “Что может быть лучше
[того], как жить в уединении, наслаждаться зрелищем природы, почитать иногда
книгу”.[Вместо “почитать иногда книгу”: или упражнять ум в занятиях высоких, которые бы
доставляли моральную пишу сердцу. Размышлять о чем-нибудь, или прочесть что-нибудь,
господина Булгарина сочинения…”]

“Но знаете ли: всё, если нет друга, с которым бы можно поделиться…”

“О, это справедливо! это совершенно справедливо![это совершенная правда] Что все
сокровища тогда в мире! Не имей денег, имей хороших людей для обращения, сказал один
мудрец”.

“И знаете, Павел Иванович”, сказал Манилов, сделавши такую сладкую мину, что даже
было несколько приторно, как натощак. “Тогда чувствуешь какое-то эдакое духовное
наслаждение… Вот как, например, теперь случай доставил мне счастие говорить с вами и
наслаждаться приятным вашим разговором…”

“О, помилуйте! Как можно, чтобы я льстил себя… ничтожный человек и больше
ничего”.[Как можно, чтобы я льстил себя такою надеждою. Я ничтожный человек и не имею
вовсе тех достоинств, которые бы могли мне приобресть расположение. ]

“О, Павел Иванович! я бы с радостью отдал половину всего моего состояния, чтобы
иметь часть тех достоинств, которые имеете вы…”

“Напротив того, я бы почел с своей стороны за величайшее…”

Неизвестно, до чего бы дошли взаимные учтивства двух приятелей, если бы вошедший
слуга не доложил, что кушанье готово.

“Прошу покорнейше”, сказал Манилов. “Вы извините, если у нас <нет> такого обеда,
какой на паркетах и в столицах. У нас просто по русскому обычаю щи, но от [самого] чистого
сердца. Прошу покорнейше!” Тут они еще несколько времени поспорили о том, кому первому
войти, и наконец Чичиков вошел боком в столовую. В столовой уже стояли два мальчика, дети
Манилова, которые [казалось] были в тех летах, когда сажают уже за стол, но еще на
высоких[сажают уже их за стол на особых несколько высоких] стульях. При них стоял
учитель, который очень вежливо и с улыбкою поклонился. Хозяйка села за свою суповую