Page 645 - Мертвые души

происходило это от необыкновенной стройности и гармонического соотношенья между
собою всех частей тела, от головы до пальчиков. Одноцветное платье, на ней наброшенное,
было наброшено с таким <вкусом>, что, казалось, швеи столиц <должны были> делать
совещанье между собой, как бы получше убрать ее. Это был обман. Оделась она кое-как, сама
собой; в двух, трех местах схватила неизрезанный кусок ткани, и он прильнул и расположился
вокруг нее в таких складках, что ваятель перенес бы их тотчас же на мрамор, [а. Как в тексте;
б. перенес бы их, как драгоценность, на мрамор] и барышни, одетые по моде, все казались
перед ней какими-то пеструшками. Несмотря на то, что Чичикову почти знакомо было лицо ее
по рисункам Андрея Ивановича, он смотрел [В подлиннике: он осмотрел] на нее, как
оторопелый. И потом уже [Вместо “И потом уже” над строкой исправлено: И после уже
очнувшись] заметил, что у нее [заметил, что он] был существенный недостаток, именно —
недостаток толщины. [Вместо “Несмотря на то ~ толщины” над строкой исправлено: Одно
было нехорошо: она была чересчур уж тонка и худа]

“Рекомендую вам мою баловницу!” сказал генерал, обратись к Чичикову. “Однако ж, я
вашего имени и отчества до сих пор не знаю”.

“Впрочем, должно ли быть знаемо имя и отчество человека, не ознаменовавшего себя
доблестями?” сказал Чичиков.

“Всё же, однако ж, нужно знать…”

“Павел Иванович, ваше превосходительство”, проговорил Чичиков, с легким наклоном
головы на бок.

“Улинька! Павел Иванович сейчас сказал преинтересную новость. Сосед наш
Тентетников совсем не такой глупой человек, как мы полагали. Он занимается довольно
важным делом: историей генералов двенадцатого года”.

Улинька вдруг как бы вспыхнула и оживилась.

“Да кто же думал, что он глупый человек?” проговорила она быстро. [“Да кто же думал”,
проговорила она быстро, “что он глупый человек”.] “Это мог думать разве один только
Вишнепокромов, которому ты веришь, папа, который и пустой, и низкой человек”.

“Зачем же низкой? Он пустоват, это правда”, сказал генерал.

“Он подловат и гадковат, не только что пустоват”, подхватила живо Улинька. “Кто так
обидел своих братьев и выгнал из дому родную сестру, тот гадкой человек”.

“Да ведь это рассказывают только”.

“Рассказывать не будут напрасно. У тебя, отец, добрейшая душа и редкое сердце, но ты
поступаешь, так, что иной подумает о тебе совсем другое. Ты будешь принимать человека, о
котором сам знаешь, что он дурен, потому что он только краснобай и мастер перед тобой
увиваться”. [краснобай и мастер говорить]

“Душа моя! ведь мне ж не прогнать его”, сказал генерал.

“Зачем прогонять, зачем и любить?”

“А вот и нет, ваше превосходительство”, сказал Чичиков Улиньке, с легким наклоном