Page 784 - Мертвые души
P. 784
что-нибудь резкое”. Отсюда можно заключить, что в эту пору Гоголь много внимания уделял
деталям. При такой работе над текстом Гоголь и прежде любил пользоваться двумя
рукописями сразу. [Цензурная рукопись “Ревизора” в 1835 г. готовилась, например, по двум
различным писарским копиям с несохранившегося автографа. ] Можно предположить, что и
художественная доработка второго тома “Мертвых душ” осуществлялась в этот период тем же
приемом. В рукописях Гоголя приписки карандашом вообще играют роль пробной наметки,
закрепляемой потом чернилами. Однако последний слой приписок в сохранившейся рукописи
второго тома поэмы — главным образом карандашные приписки на полях — никаких
признаков обычного закрепления чернилами не имеет. Это дает основание допустить, что
карандашная наметка на этот раз не столько была связана с текстом сохранившихся тетрадей,
сколько служила наметкой для последующего беловика. С точки зрения художественной
выразительности эти наметки имеют неоспоримые преимущества перед предшествующим
текстом. Таковы введенные нами в основной текст поправки к вступительному в первой главе
пейзажу: их как раз уловил Оболенский [“Хотя в напечатанной первой главе все описательные
места прелестны, но я склонен думать, что в окончательной редакции они были еще
тщательнее отделаны”. См. “Русская старина”, 1873, т. VIII, № 12, стр. 943–947.] при новом
чтении Гоголем этой главы в Москве осенью 1851 г. Таковы же поправки к главе IV: описание
владений Костанжогло на пути к Хлобуеву, описание имения самого Хлобуева, размышления
Чичикова на пути к Платоновым о сделанной им покупке.
В новом описания хлобуевского имения есть одна разительная черта: двукратное
возвращение читателя, при показе имения, к тому прибрежному ландшафту двух первых глав,
на фоне которого развернута там история Тентетникова; на него нет и намека в
соответствующих местах не только читанного в Калуге беловика, но и в первом московском
слое приписок. Внесенное, следовательно, только в Одессе, новое напоминание о
Тентетникове, в далекой от него по собственному содержанию главе IV, могло преследовать
особую цель. Главы с возвращением рассказа к Уленьке и Тентетникову калужская редакция
1848–1849 гг., вероятно, не знала. Напротив, новые главы — сверх написанных ранее, —
привезенные Гоголем из Одессы в Москву в июле 1851 г., насчитывали в своем составе как раз
и такую. Об этой главе со слов Шевырева передает кн. Оболенский: “В то время, когда
Тентетников, пробужденный от своей апатии влиянием Уленьки, блаженствует, будучи ее
женихом, его арестовывают и отправляют в Сибирь; этот арест имеет связь с тем сочинением,
которое он готовил о России, и с дружбой с недоучившимся студентом… Оставляя деревню и
прощаясь с крестьянами, Тентетников говорит им прощальное слово (которое, по словам
Шевырева, было замечательное художественное произведение). Уленька следует за
Тентетниковым в Сибирь, — там они венчаются и проч.”. [“Русская старина”, 1873, т. VIII,
№ 12, стр. 943–947 и 952–953.] След этой не уцелевшей главы сохранился, как можно думать,
в черновом наброске “Помещики, они позабыли…”. Содержащееся в нем обличительное
обращенье, в торжественном тоне, к “власти”, от лица обиженного бюрократическими
“ограничениями” помещика, едва ли не входило в упоминаемое Оболенским “прощальное
слово”. Такое расширение, в одесский период работы, эпизода о Тентетникове нельзя не
поставить в связь с официально объявленными в самом конце 1849 г. [В “Русском инвалиде”
от 23 декабря 1849 г., № 276.] сведениями о сосланных в Сибирь петрашевцах. Еще с 1845 г.
предназначавшаяся для второй части “Мертвых душ” тема революционно-политического
подполья, неизменно связывавшаяся с тех пор (вплоть до калужских чтений) с мало нам
известным персонажем по имени Вороной-Дрянной (что одно уже указывает на
реакционно-памфлетный характер, приданный первоначально Гоголем этой теме),
неожиданно получила теперь остроту злободневности.
На смену или в дополнение к памфлетному эпизоду о Вороном-Дрянном выступает в
1850–1851 гг. патетический эпизод о ссыльном Тентетникове и следующей за ним в Сибирь
Уленьке. [Выдвигается предположение, что если верны свидетельства современников об