Page 785 - Мертвые души

изменениях в идейной направленности сюжетных линий второго тома, то они могли
произойти под воздействием зальцбруннского письма Белинского; см. статью Н. Л. Степанова
“Белинский и Гоголь” — сборник “Белинский — историк и теоретик литературы”, изд.
Академии Наук СССР, 1949, М. — Л., стр. 317–318.] Мог входить в этот эпизод и
“штабс-капитан Ильин” — персонаж, которого упоминает под впечатлением прочитанных
ему Гоголем двух новых глав поэмы Шевырев (в записке от 27 июля 1851 г.), прибавляя: “С
нетерпением жду 7 и 8 главы”. [См. Отчет имп. Публичной библиотеки за 1893 г., стр. 68.]
Прочитаны были, следовательно, 5-я и 6-я.

О содержании дальнейших глав есть сведения в передаче духовника Гоголя, М.
Константиновского, видевшегося с Гоголем в начале 1852 г. “Дело было так, — говорит
Константиновский: — Гоголь показал мне несколько разрозненных тетрадей с надписями:
глава, как обыкновенно писал он главами. Помню, на некоторых было надписано: глава I, II,
III, потом, должно быть, VII, а другие были без означения… В одной или двух тетрадях был
описан священник. Это был живой человек, которого всякий узнал бы, и прибавлены такие
черты, которых… во мне нет, да к тому же еще с католическими оттенками, и выходил не
вполне православный священник. Я воспротивился опубликованию этих тетрадей, даже
просил уничтожить. В другой из тетрадей были наброски… только наброски какого-то
губернатора, каких не бывает. Я советовал не публиковать и эту тетрадь, сказавши, что
осмеют за нее даже больше, чем за Переписку с друзьями”. [См. В. Гиппиус. Гоголь, стр. 455.]
Намерение изобразить священника известно было также Смирновой (см. выше). Работа над
заключительной главой, в период одесский и после Одессы, дошла до нас в нескольких
уцелевших черновых набросках (см. выше, стр. 274—80). Три из них (1-й, 2-й и 4-й) сделаны
теми же рыжими чернилами, что и второй слой приписок в четырех тетрадях; они повторяют
заново наставительную речь князя к чиновникам из заключительной главы первой редакции.
Один из ее набросков (2-й) — рядом с предполагаемой речью Тентетникова (см. выше). В
другом, самом обширном (№ 4), заметно стремление увязать самую речь с содержанием
предшествующих глав.

Кроме перечисленных отрывков и приписок карандашом в четырех тетрадях от
одесского периода до нас больше не дошло ничего. Последний текст Гоголя, “переписанный
набело его собственною рукою, очень хорошим почерком” (по наблюдению лечившего его
доктора), [См. А. Тарасенков. Последние дни жизни Гоголя. 2-е изд., М., 1902, стр. 12.] был
сожжен автором в Москве, в доме графа А. П. Толстого, на Никитском бульваре, 11 февраля
1852 г.

Не доведенный до конца десятилетний труд прошел, таким образом, следующие фазы: 1)
работа над первой редакцией в 1843–1845 гг., от которой, после сожжения в июле 1845 г.,
уцелел первоначальный текст пятой тетради; 2) работа в Москве от октября 1848 г. до июня
1849 г., выразившаяся в семи главах, прочитанных в июле Смирновой, и частично
представленная первым слоем текста четырех первых тетрадей; 3) работа по выправлению из
этих семи глав первых четырех, прочитанных Аксаковым в течение августа 1849 г. — июня
1850 г., — работа, сохранившаяся в виде первого слоя приписок во всех пяти тетрадях; 4)
работа над неуцелевшим беловиком 1850–1851 гг., отдельные наметки к которому
сохранились как два последних слоя приписок в четырех наличных тетрадях и как черновые
фрагменты к заключительной речи князя.

Характер воспроизведения перечисленных текстов вытекает из всего предыдущего.

Воспроизводим последний слой, принимая его за окончательный, т. е. текст,
получившийся в результате московских приписок 1849–1850 гг., выправленный сверх того в
отдельных случаях по позднейшим припискам одесского периода. В раздел “Другие