Page 782 - Мертвые души
P. 782

главы,  но он  убедительно просил,  чтоб  я  погодил. Тут  он оказал  мне,  что он  прочел  уже
               несколько  глав  А.  О.  Смирновой  и  С.  П.  Шевыреву,  что  сам  он  увидел,  как  много  надо
               переделать, и что прочтет мне их непременно, когда они будут готовы. 6 сентября Гоголь
               уехал в Москву вместе с Ольгою Семеновною. Прощаясь, он повторил ей обещание прочесть
               нам следующие главы “Мертвых душ” и велел  непременно сказать это мне”. [С. Аксаков.
               История моего знакомства с Гоголем. М., 1890, стр. 186–188.]

                     Тут же, в Абрамцеве, в конце августа, а с 6 сентября — в Москве переделка написанного
               захватила Гоголя. 20 октября он пишет А. М. Виельгорской: “Всё время мое отдано работе,
               часу нет свободного. Время летит быстро, неприметно… Избегаю встреч даже со знакомыми
               людьми, от страху, чтобы как-нибудь не оторваться от работы своей. Выхожу из Дому только
               для прогулки и возвращаюсь съизнова работать… С удовольствием помышляю, как весело
               увижусь  с  Вами,  когда  кончу  свою  работу”.  Менее  бодрыми,  но  всё  же  категорическими
               заявлениями о движущейся, хоть и медленно, работе отмечены и дальнейшие письма 1849 г.,
               вплоть  до  признаний  (в  конце  года)  Жуковскому:  “Скотина  Чичиков  едва  добрался  до
               половины своего странствования” — и 21 января 1850 г. Плетневу: “Конец делу еще не скоро,
               т. е.  разумею  конец  “Мертвых  душ”.  Все  почти  главы  соображены  и  даже  набросаны,  но
               именно не больше, как набросаны; собственно написанных две-три и только”. Чтобы понять,
               как случилось, что вместо семи глав, читавшихся летом 1849 г., к январю 1850 г., в результате
               новой  почти  полугодовой  работы,  их  оказалось  “две-три  и  только”,  надо  учесть  обычный
               способ художественной работы Гоголя: едва изготовленный беловик всякий раз немедленно
               начинал у него обрастать приписками, снова превращавшими его мало-помалу в черновик,
               требующий новой беловой копии. [См. собственные признания об этом Гоголя в передаче Н.
               В. Берга, “Русская старина”, 1872, т. V, кн. 1, стр. 124–125.] И что именно такой характер
               носила художественная работа Гоголя во второй половине 1849 г. перед новыми чтениями у
               Аксаковых,  видно  из  семейной  переписки  последнего:  “Вчера  целый  вечер  провели  мы  с
               Гоголем, —  10  января  1850 г.  писал  старик  Аксаков  сыну  Ивану. —  Гоголь  был
               необыкновенно любезен, прост и искренен… говорил о том, как он трудно пишет, как много
               переменяет, так что иногда из целой главы не остается ни одного прежнего слова”. [См. Н. В.
               Гоголь. Материалы и исследования, под ред. В. В. Гиппиуса, I, 1936, стр. 184.] Вероятно, к
               этому  времени  относятся  исправления  черными  чернилами,  которые  проходят  сплошь  от
               страницы к странице и даже от строки к строке, через все четыре тетради, образуя собственно
               не приписки к старому тексту, а самостоятельный новый текст. Он-то и создавался между
               сентябрем 1849 г. и январем 1850 г. За этот период, очевидно, были так исправлены “две-три
               главы”.

                     В  январе  1850 г.  Гоголь  читал  у  Аксаковых  первые  главы  в  исправленном  виде.  “В
               январе  1850  года  Гоголь  прочел  нам  в  другой  раз  первую  главу  “Мертвых  душ”,  —
               свидетельствует  Аксаков. —  Мы  были  поражены  удивлением:  глава  показалась  нам  еще
               лучше я как будто написана вновь”. [С. Аксаков. История моего знакомства с Гоголем, стр.
               188;  см.  также  письмо  С.  Т.  Аксакова  к  сыну  от  10  января  1850 г.  (“Материалы  и
               исследования”, под ред. В. В. Гиппиуса, I, стр. 184–185). ] Очередь была за второй. “Января
               19-го, — продолжает Аксаков, — Гоголь прочел нам вторую главу, которая была довольно
               отделана  и  не  уступала  первой  в  достоинстве”.  [С.  Аксаков.  История  моего  знакомства  с
               Гоголем,  стр.  188.]  Гораздо  горячей  высказался  Аксаков,  под  непосредственным
               впечатлением  от  прочитанного,  в  письме  к  сыну:  “Скажу  одно:  вторая  глава  несравненно
               выше  и  глубже  первой.  Раза три  я  не  мог  удержаться от  слез.  Такого  высокого  искусства
               показывать в человеке пошлом высокую человеческую сторону нигде нельзя найти, кроме
               Гомера”. [См. “И. С. Аксаков в его письмах”, I, 271—13.] Из этого отзыва видно, что в состав
               главы  второй  и  теперь  не  могли  не  входить  те  патетические  страницы  (об  отечественной
               войне, о помолвке Уленьки и Тентетникова), которые прочитаны были летом Смирновой и
               которых в сохранившейся тетради недостает по чисто внешней причине.
   777   778   779   780   781   782   783   784   785   786   787