Page 1 - Мои университеты

Горький Максим
Мои университеты

А.М.Горький
Мои университеты
Итак - я еду учиться в казанский университет, не менее этого.
Мысль об университете внушил мне гимназист Н. Евреинов, милый юноша, красавец с
ласковыми глазами женщины. Он жил на чердаке в одном доме со мною, он часто видел меня
с книгой в руке, это заинтересовало его, мы познакомились, и вскоре Евреинов начал
убеждать меня, что я обладаю "исключительными способностями к науке".
- Вы созданы природой для служения науке, - говорил он, красиво встряхивая гривой
длинных волос.
Я тогда ещё не знал, что науке можно служить в роли кролика, а Евреинов так хорошо
доказывал мне: университеты нуждаются именно в таких парнях, каков я. Разумеется, была
потревожена тень Михаила Ломоносова. Евреинов говорил, что в Казани я буду жить у него,
пройду за осень и зиму курс гимназии, сдам "кое-какие" экзамены - он так и говорил:
"кое-какие", в университете мне дадут казённую стипендию, и лет через пять я буду "учёным".
Всё - очень просто, потому что Евреинову было девятнадцать лет и он обладал добрым
сердцем.
Сдав свои экзамены, он уехал, а недели через две и я отправился вслед за ним.
Провожая меня, бабушка советовала:
- Ты - не сердись на людей, ты сердишься всё, строг и заносчив стал! Это - от деда у тебя,
а - что он, дед? Жил, жил, да в дураки и вышел, горький старик. Ты - одно помни: не бог людей
судит, это - чорту лестно! Прощай, ну...
И, отирая с бурых, дряблых щёк скупые слёзы, она сказала:
- Уж не увидимся больше, заедешь ты, непоседа, далеко, а я - помру...
За последнее время я отошёл от милой старухи и даже редко видел её, а тут, вдруг, с
болью почувствовал, что никогда уже не встречу человека, так плотно, так сердечно близкого
мне.
Стоял на корме парохода и смотрел, как она там, у борта пристани, крестится одной
рукою, а другой - концом старенькой шали - отирает лицо своё, тёмные глаза, полные сияния
неистребимой любви к людям.
И вот я в полутатарском городе, в тесной квартире одноэтажного дома. Домик одиноко
торчал на пригорке, в конце узкой, бедной улицы, одна из его стен выходила на пустырь
пожарища, на пустыре густо разрослись сорные травы, в зарослях полыни, репейника и
конского щавеля, в кустах бузины возвышались развалины кирпичного здания, под
развалинами - обширный подвал, в нём жили и умирали бездомные собаки. Очень памятен
мне этот подвал, один из моих университетов.
Евреиновы - мать и два сына - жили на нищенскую пенсию. В первые же дни я увидал, с
какой трагической печалью маленькая серая вдова, придя с базара и разложив покупки на
столе кухни, решала трудную задачу: как сделать из небольших кусочков плохого мяса
достаточное количество хорошей пищи для трёх здоровых парней, не считая себя самоё?
Была она молчалива; в её серых глазах застыло безнадёжное, кроткое упрямство лошади,
изработавшей все силы свои: тащит лошадка воз в гору и знает - не вывезу, - а всё-таки везёт!
Дня через три после моего приезда, утром, когда дети ещё спали, а я помогал ей в кухне
чистить овощи, она тихонько и осторожно спросила меня:
- Вы зачем приехали?
- Учиться, в университет.
Её брови поползли вверх вместе с жёлтой кожей лба, она порезала ножом палец себе и,
высасывая кровь, опустилась на стул, но, тотчас же вскочив, сказала:
- О, чорт...