Page 10 - Мои университеты

- Фонарей! Ну, молодчики, покажи работу! Честно, детки! С богом начинай!
И тяжёлые, ленивые, мокрые люди начали "показывать работу". Они, точно в бой,
бросились на палубу и в трюмы затонувшей баржи, - с гиком, рёвом, с прибаутками. Вокруг
меня с лёгкостью пуховых подушек летали мешки риса, тюки изюма, кож, каракуля, бегали
коренастые фигуры, ободряя друг друга воем, свистом, крепкой руганью. Трудно было
поверить, что так весело, легко и споро работают те самые тяжёлые, угрюмые люди, которые
только что уныло жаловались на жизнь, на дождь и холод. Дождь стал гуще, холоднее, ветер
усилился, рвал рубахи, закидывая подолы на головы, обнажая животы. В мокрой тьме при
слабом свете шести фонарей метались чёрные люди, глухо топая ногами о палубы барж.
Работали так, как будто изголодались о труде, как будто давно ожидали удовольствия
швырять с рук на руки четырёхпудовые мешки, бегом носиться с тюками на спине. Работали
играя, с весёлым увлечением детей, с той пьяной радостью делать, слаще которой только
объятие женщины.
Большой бородатый человек в поддёвке, мокрый, скользкий, - должно быть, хозяин
груза или доверенный его, - вдруг заорал возбуждённо:
- Молодчики - ведёрко ставлю! Разбойнички - два идёт! Делай!
Несколько голосов сразу со всех сторон тьмы густо рявкнули:
- Три ведра!
- Три пошло! Делай, знай!
И вихрь работы ещё усилился.
Я тоже хватал мешки, тащил, бросал, снова бежал и хватал, и казалось мне, что и сам я и
всё вокруг завертелось в бурной пляске, что эти люди могут так страшно и весело работать без
устатка, не щадя себя, - месяцА, годА, что они могут, ухватясь за колокольни и минареты
города, стащить его с места куда захотят.
Я жил эту ночь в радости, не испытанной мною, душу озаряло желание прожить всю
жизнь в этом полубезумном восторге делания. За бортами плясали волны, хлестал по палубам
дождь, свистел над рекою ветер, в серой мгле рассвета стремительно и неустанно бегали
полуголые, мокрые люди и кричали, смеялись, любуясь своей силой, своим трудом. А тут ещё
ветер разодрал тяжёлую массу облаков, и на синем, ярком пятне небес сверкнул розоватый луч
солнца - его встретили дружным рёвом весёлые звери, встряхивая мокрой шерстью милых
морд. Обнимать и целовать хотелось этих двуногих зверей, столь умных и ловких в работе, так
самозабвенно увлечённых ею.
Казалось, что такому напряжению радостно разъярённой силы ничто не может
противостоять, она способна содеять чудеса на земле, может покрыть всю землю в одну ночь
прекрасными дворцами и городами, как об этом говорят вещие сказки. Посмотрев минуту, две
на труд людей, солнечный луч не одолел тяжкой толщи облаков и утонул среди них, как
ребёнок в море, а дождь превратился в ливень.
- Шабаш! - крикнул кто-то, но ему свирепо ответили:
- Я те пошабашу!
И до двух часов дня, пока не перегрузили весь товар, полуголые люди работали без
отдыха, под проливным дождём и резким ветром, заставив меня благоговейно понять, какими
могучими силами богата человеческая земля.
Потом перешли на пароход и там все уснули, как пьяные, а приехав в Казань, вывалились
на песок берега потоком серой грязи и пошли в трактир пить три ведра водки.
Там ко мне подошёл вор Башкин, осмотрел меня и спросил:
- Чего тобой делали?
Я с восторгом рассказал ему о работе, он выслушал меня и, вздохнув, сказал
презрительно:
- Дурак. И - хуже того - идиёт!
Посвистывая, виляя телом, как рыба, он уплыл среди тесно составленных столов, - за
ними шумно пировали грузчики, в углу кто-то, тенором, запевал похабную песню:
Эх, было это дельце ночною порой,