Page 36 - Мои университеты

- Ступай? После получишь.
И швырнул булки, взятые у меня, на диван в углу.
Он не узнал меня, и это было приятно мне. Уходя, я унёс в памяти его слова о гибели от
любви и отвращение к нему в сердце.
Скоро мне сказали, что он признался в любви одной из девушек, у которых жил, и, в тот
же день, - другой. Сёстры поделились между собою радостью, и она обратилась в злобу
против влюблённого; они велели дворнику сказать, чтоб проповедник любви немедля убрался
из их дома. Он исчез из города.
Вопрос о значении в жизни людей любви и милосердия - страшный и сложный вопрос -
возник предо мною рано, сначала - в форме неопределённого, но острого ощущения разлада в
моей душе, затем - в чёткой форме определённо ясных слов:
"Какова роль любви?"
Всё, что я читал, было насыщено идеями христианства, гуманизма, воплями о
сострадании к людям, - об этом же красноречиво и пламенно говорили лучшие люди, которых
я знал в ту пору.
Всё, что непосредственно наблюдалось мною, было почти совершенно чуждо
сострадания к людям. Жизнь развёртывалась предо мною как бесконечная цепь вражды и
жестокости, как непрерывная, грязная борьба за обладание пустяками. Лично мне нужны
были только книги, всё остальное не имело значения в моих глазах.
Стоило выйти на улицу и посидеть час у ворот, чтоб понять: все эти извозчики,
дворники, рабочие, чиновники, купцы - живут не так, как я и люди, излюбленные мною, не
того хотят, не туда идут. Те же, кого я уважал, кому верил, - странно одиноки, чужды и -
лишние среди большинства, в грязненькой и хитрой работе муравьёв, кропотливо строящих
кучу жизни; эта жизнь казалась мне насквозь глупой, убийственно скучной. И нередко я
видел, что люди милосердны и любвеобильны только на словах, на деле же незаметно для себя
подчиняются общему порядку жизни.
Очень трудно было мне.
Однажды ветеринар Лавров, жёлтый и опухший от водянки, сказал мне, задыхаясь:
- Жестокость нужно усилить до того, чтоб все люди устали от неё, чтоб она опротивела
всем и каждому, как вот эта треклятая осень!
Осень была ранняя, дождлива, холодна, богата болезнями и самоубийствами. Лавров
тоже отравился цианистым кали, не желая дожидаться, когда его задушит водянка.
- Скотов лечил - скотом и подох! - проводил труп ветеринара его квартирохозяин,
портной Медников, тощенький, благочестивый человечек, знавший на память все акафисты
божией матери. Он порол детей своих девочку семи лет и гимназиста одиннадцати - ремённой
плёткой о трёх хвостах, а жену бил бамбуковой тростью по икрам ног и жаловался:
- Мировой судья осудил меня за то, что я будто у китайца перенял эту системочку, а я
никогда в жизни китайца не видал, кроме как на вывесках да на картинах.
Один из его рабочих, унылый, кривоногий человек, по прозвищу Дунькин Муж, говорил
о своём хозяине:
- Боюсь я кротких людей, которые благочестивые! Буйный человек сразу виден, и всегда
есть время спрятаться от него, а кроткий ползёт на тебя невидимый, подобный коварному
змею в траве, и вдруг ужалит в самое открытое место души. Боюсь кротких...
В словах Дунькина Мужа, кроткого, хитрого наушника, любимого Медниковым, - была
правда.
Иногда мне казалось, что кроткие, разрыхляя, как лишаи, каменное сердце жизни,
делают его более мягким и плодотворным, но чаще, наблюдая обилие кротких, их ловкую
приспособляемость к подлому, неуловимую изменчивость и гибкость душ, комариное их
нытьё, - я чувствовал себя, как стреноженная лошадь в туче оводов.
Об этом я и думал, идя от полицейского.
Вздыхал ветер, и дрожали огни фонарей, а казалось - дрожит тёмносерое небо, засевая
землю мелким, как пыль, октябрьским дождём. Мокрая проститутка тащила вверх по улице