Page 44 - Мои университеты

левый глаз непрерывно мигал, над ним вздрагивала седая бровь, разорванная шрамами.
- Почёт Мигуну! - насмешливо сказал Баринов. - Чего ночью украл?
- Твои деньги - звучным тенором ответил Мигун, сняв шапку пред Ромасём.
Вышел со двора хозяин нашей избы и сосед наш Панков, в пиджаке, с красным
платочком на шее, в резиновых галошах и с длинной, как вожжи, серебряной цепочкой на
груди. Он смерил Мигуна сердитым взглядом:
- Если ты, старый чорт, будешь в огород ко мне лазить, я тебя - колом по ногам!
- Начинается обыкновенный разговор, - спокойно заметил Мигун и, вздыхая, добавил: -
Как жить, коли - не бить?
Панков стал ругать его, а он прибавил:
- Какой же старый я? Сорок шесть годов...
- А на святках тебе пятьдесят три было, - вскричал Баринов. - Сам говорил - пятьдесят
три! Зачем врёшь?
Пришёл солидный, бородатый старик Суслов* и рыбак Изот, так собралось человек
десять. Хохол сидел на крыльце, у двери лавки, покуривая трубку, молча слушая беседу
мужиков; они уселись на ступенях крыльца и на лавочках, по обе стороны его.
---------------* Плохо помню фамилии мужиков и, вероятно, перепутал или исказил их.
(Прим. автора.)
День был холодный, пёстрый, по синему, вымороженному зимою небу быстро плыли
облака, пятна света и теней купались в ручьях и лужах, то ослепляя глаза ярким блеском, то
лаская взгляд бархатной мягкостью. Нарядно одетые девицы павами плыли вниз по улице, к
Волге, шагали через лужи, поднимая подолы юбок и показывая чугунные башмаки. Бежали
мальчишки с длинными удилищами на плечах, шли солидные мужики, искоса оглядывая
группу у нашей лавки, молча приподнимая картузы и войлочные шляпы.
Мигун с Кукушкиным миролюбиво разбирались в неясном вопросе: кто больнее дерётся
- купец или барин? Кукушкин доказывал - купец, Мигун защищал помещика, и его звучный
тенорок одолевал растрёпанную речь Кукушкина.
- Господина Фингерова папаша Наполеон Бонапарта за бороду драл. А господин
Фингеров, бывало, ухватит двоих за овчину на затылках, разведёт ручки свои да и треснет
лбами - готово! Оба лежат недвижимы.
- Эдак - ляжешь! - согласился Кукушкин, но добавил: - Ну, зато купец ест больше
барина...
Благообразный Суслов, сидя на верхней ступени крыльца, жаловался:
- Не крепок становится мужик на земле, Михайло Антонов. При господах не дозволялось
зря жить, каждый человек был к делу прикреплён...
- А ты подай прошение, чтобы крепостное право опять завели, - ответил ему Изот.
Ромась молча взглянул на него и стал выколачивать трубку о перила крыльца.
Я ждал: когда же он заговорит? И, внимательно слушая несвязную беседу мужиков,
пытался представить - что именно скажет Хохол? Мне казалось, что он уже пропустил целый
ряд удобных моментов вмешаться в беседу мужиков. Но он равнодушно молчал и сидел
идольски неподвижно, следя, как ветер морщит воду в лужах и гонит облака, стискивая их в
густосерую тучу. На реке гудел пароход, снизу возносилась визгливая песня девиц,
подыгрывала гармоника. Икая и рыча, вниз по улице шагал пьяный, размахивая руками, ноги
его неестественно сгибались, попадая в лужи. Мужики говорили всё медленнее, уныние
звучало в их словах, и меня тоже тихонько трогала печаль, потому что холодное небо грозило
дождём, и вспоминался мне непрерывный шум города, разнообразие его звуков, быстрое
мелькание людей на улицах, бойкость их речи, обилие слов, раздражающих ум.
Вечером, за чаем, я спросил Хохла: когда же он говорит с мужиками?
- О чём?
- Ага, - сказал он, внимательно выслушав меня, - ну, знаете, если бы я говорил с ними об
этом, да ещё на улице, - меня бы снова отправили к якутам...
Он натискал табака в трубку, раскурил её, сразу окутался дымом и спокойно, памятно