Page 48 - Мои университеты

- Так, так, - говорит он, жмурясь, как ребёнок, глотающий горькое лекарство, - значит -
Иван-то Грозный мелкому народу не вреден был...
Он, Изот и Панков приходят к нам вечерами и нередко сидят до полуночи, слушая
рассказы Хохла о строении мира, о жизни иностранных государств, о революционных
судорогах народов. Панкову нравится французская революция.
- Вот это - настоящий поворот жизни, - одобряет он.
Он два года тому назад отделился от отца, богатого мужика с огромным зобом и страшно
вытаращенными глазами, взял - "по любви" - замуж сироту, племянницу Изота, держит её
строго, но одевает в городское платье. Отец проклял его за строптивость и, проходя мимо
новенькой избы сына, ожесточённо плюёт на неё. Панков сдал Ромасю в аренду избу и
пристроил к ней лавку против желания богатеев села, и они ненавидят его за это, он же
относится к ним внешне равнодушно, говорит о них пренебрежительно, а с ними - грубо и
насмешливо. Деревенская жизнь тяготит его:
- Знай я ремесло - жил бы в городе...
Складный, всегда чисто одетый, он держится солидно и очень самолюбив; ум его
осторожен, недоверчив.
- Ты от сердца али по расчету за такое дело взялся? -спрашивает он Ромася.
- А - как думаешь?
- Нет - ты скажи.
- По-твоему - как лучше?
- Не знаю! А - по-твоему?
Хохол упрям и в конце концов заставляет мужика высказаться.
- Лучше - от ума, конечно! Ум без пользы не живёт, а где польза - там дело прочное.
Сердце - плохой советчик нам. По сердцу, я бы такого наделал - беда! Попа обязательно
поджёг бы, - не суйся куда не надо!
Поп, злой старичок, с мордочкой крота, очень насолил Панкову, вмешавшись в его ссору
с отцом.
Сначала Панков относился ко мне неприязненно и почти враждебно, даже хозяйски
покрикивал на меня, но скоро это исчезло у него, хотя, я чувствовал, осталось скрытое
недоверие ко мне, да и мне Панков был неприятен.
Очень памятны мне вечера в маленькой, чистой комнатке с бревенчатыми стенами. Окна
плотно закрыты ставнями, на столе, в углу, горит лампа, перед нею крутолобый, гладко
остриженный человек с большой бородою, он говорит:
- Суть жизни в том, чтобы человек всё дальше отходил от скота...
Трое мужиков слушают внимательно, у всех хорошие глаза, умные лица. Изот сидит
всегда неподвижно, как бы прислушиваясь к чему-то отдалённому, что слышит только он
один. Кукушкин вертится, точно его комары кусают, а Панков, пощипывая светлые усики,
соображает тихо:
- Значит, - все-таки была нужда народу разбиться на сословия.
Мне очень нравится, что Панков никогда не говорит грубо с Кукушкиным, батраком
своим, и внимательно слушает забавные выдумки мечтателя.
Кончится беседа, - я иду к себе, на чердак, и сижу там, у открытого окна, глядя на
уснувшее село и в поля, где непоколебимо властвует молчание. Ночная мгла пронизана
блеском звёзд, тем более близких земле, чем дальше они от меня. Безмолвие внушительно
сжимает сердце, а мысль растекается в безграничии пространства, и я вижу тысячи деревень,
так же молча прижавшихся к плоской земле, как притиснуто к ней наше село. Неподвижность,
тишина.
Мглистая пустота, тепло обняв меня, присасывается тысячами невидимых пиявок к
душе моей, и постепенно я чувствую сонную слабость, смутная тревога волнует меня. Мал и
ничтожен я на земле...
Жизнь села встаёт предо мною безрадостно. Я многократно слышал и читал, что в
деревне люди живут более здорово и сердечно, чем в городе. Но - я вижу мужиков в