Page 101 - Отец Горио

Он с такой силой тащил Эжена за руку, понуждая его итти, как будто похищал
любовницу.
— Давайте обедать! — крикнул художник.
Все взяли стулья и уселись за стол.
— Вот тебе раз, — сказала толстуха Сильвия, — сегодня одно горе, да и только, — вот и
у меня баранина с репой подгорела. Ну, будете кушать горелое, ничего не сделаешь!
Вдова Воке была не в силах выговорить ни слова, видя за столом вместо восемнадцати
нахлебников лишь десять, но все старались ее утешить и развеселить. Сначала заговорили о
Вотрене и событиях дня, но вскоре, следуя извилистому ходу беседы, перешли на вопросы о
дуэлях, каторге, судах, о несовершенстве законов и о тюрьмах. В конце концов собеседники на
тысячу лье отдалились от Жака Коллена, Викторины, ее брата, и, хотя их было только десять,
они кричали громче двадцати: казалось, что собралось народу больше, чем обыкновенно; в
этом и заключалась вся разница между нынешним обедом и вчерашним. У этого
эгоистического люда, который завтра же найдет для себя новую поживу среди парижских
каждодневных происшествий, его обычная беспечность взяла верх; даже сама г-жа Воке
поддалась надежде, звучавшей в голосе толстухи Сильвии, и успокоилась.
Весь этот день, с утра до вечера, представлялся Растиньяку какой-то фантасмагорией;
несмотря на силу своего характера и крепкую голову, он, даже сидя в фиакре рядом с папашей
Горио, все еще не был в состоянии привести в порядок свои мысли, и после стольких
треволнений все рассуждения старика, проникнутые необычайной радостью, долетали до
ушей Эжена как разговоры, которые слышишь сквозь сон.
— Все закончено еще утром. Мы будем обедать втроем, вместе! Понимаете? Вот уже
четыре года, как я не обедал с Дельфиной, с моей Фифиной, теперь она будет со мной весь
вечер. Мы с самого утра у вас. Сняв сюртук, я работал, как поденщик. Я помогал носить
мебель. О, вы не знаете, какой милой Фифина бывает за столом, как она будет внимательна ко
мне: «Папа, покушайте вот этого, это вкусно!» А когда она такая — я не в силах есть. Да, давно
мне не было с ней так хорошо, спокойно, как теперь!
— Значит, сегодня весь мир перевернулся? — сказал ему Эжен.
— Перевернулся? — удивился папаша Горио. — Да никогда не было так хорошо на
свете! На улицах я вижу лишь радостные лица, только людей, которые жмут друг другу руки и
целуются, таких счастливых, точно все они идут к своим дочкам лакомиться обедом, таким же
вкусным, как и тот, что заказала при мне Фифина главному повару «Английского кафе». Да
при ней и редька покажется слаще меда.
— Я, кажется, прихожу в себя, — сказал Эжен.
— Извозчик, ну же, двигайтесь! — крикнул папаша Горио, подняв переднее стекло. —
Прибавьте ходу, я дам вам сто су на водку, если доставите меня через десять минут, куда вам
сказано.
Услыхав такое обещание, извозчик помчался во всю прыть.
— Он же не двигается с места, — говорил папаша Горио.
— А куда вы меня везете? — спросил Растиньяк.
— К вам, — ответил папаша Горио.
Карета остановилась на улице д'Артуа. Старик сошел первым и бросил кучеру десять
франков с расточительностью какого-нибудь вдовца, которому в угаре наслажденья — все
нипочем!
— Ну, идемте, — сказал он Растиньяку и, обогнув через двор новый красивый дом, с
заднего фасада привел Эжена к дверям квартиры на четвертом этаже. Папаше Горио не
пришлось звонить. Горничная г-жи де Нусинген, Тереза, открыла дверь. Эжен очутился в
прелестной квартирке, состоявшей из передней, маленькой гостиной, спальни и кабинета с
видом на какой-то сад. Маленькая гостиная по своему уюту и по изяществу всей обстановки
выдержала бы любое сравнение, и там при свете восковых свечей Эжен увидел Дельфину,
сидевшую перед камином на козетке; она встала, положила ручной экран на доску камина и
тоном глубокой нежности сказала Растиньяку: