Page 104 - Отец Горио

Отец смотрел на нее с нечеловеческим страданием. Чтоб описать лицо этого
Христа-отца, пришлось бы поискать сравнений среди образов, созданных великими
мастерами кисти для изображенья муки, которую претерпел спаситель человечества за благо
всего мира. Папаша Горио бережно поцеловал дочь в то место, где его пальцы нажали
слишком сильно ее талию.
— Нет, нет, я не сделал тебе больно, — говорил он с вопрошающей улыбкой, — а вот ты
своим криком мне причинила боль. — Осторожно поцеловав дочь, он шепнул ей на ухо: —
Все стоит дороже, но надо же отвести ему глаза, а то, чего доброго, он еще рассердится.
Эжен был потрясен беззаветной самоотверженностью старика и взирал на него с
наивным и откровенным восхищением, которое охватывает молодые души каким-то
священным трепетом.
— Я буду достоин всего этого! — воскликнул он.
— Милый Эжен, как прекрасно то, что вы сейчас сказали! — и г-жа де Нусинген
поцеловала его в лоб.
— Ради тебя он отказался от мадмуазель Тайфер и ее миллионов, — добавил папаша
Горио. — Да, девочка любила вас; брат ее умер, и теперь она богата, как Крез.
— Зачем было говорить об этом? — упрекнул его Растиньяк.
— Эжен, — шепнула ему на ухо Дельфина, — теперь весь вечер мне будет грустно. О, я
буду вас любить всегда.
— Вот мой лучший день со времени вашего замужества! — воскликнул Горио. — Пусть
бог посылает мне любые страдания, лишь бы не страдания за вашу судьбу, а я все буду
твердить себе: «В феврале этого года я на одну минуту был так счастлив, как другим людям не
доводится за всю их жизнь». Взгляни на меня, Фифина! — обратился он к дочери. — Разве она
не красавица? Скажите мне на милость, встречали вы когда-нибудь женщину с таким цветом
лица и с такой ямочкой на подбородке? Нет? Правда, нет? Это я создал такую прелесть! теперь
же благодаря вам она будет счастлива и станет в тысячу раз красивее. Если вам, дорогой сосед,
нужно в раю мое место, уступаю его вам, а я могу пойти и в ад. Давайте есть, давайте есть,
здесь все наше, — вдруг заявил он, уже не зная, что сказать.
— Милый папа!
Он встал, подошел к дочери, взял в руки ее голову и, целуя в пробор, сказал:
— Дитя мое, если бы ты знала, сколько счастья ты можешь дать мне без труда! Я буду
жить там наверху; что тебе стоит сделать каких-нибудь два шага и зайти ко мне? Ты
обещаешь, да?
— Да, милый папа.
— Повтори.
— Да, милый папа.
— молчи, а то я дам себе волю и заставлю тебя повторить это сотню раз. Давайте
обедать.
Весь вечер прошел в ребячествах, причем папаша Горио дурачился не меньше, чем
другие. Он ложился у ног дочери и целовал их, смотрел подолгу ей в глаза, терся головой об ее
платье, — словом, творил такие безрассудства, на какие способен только любовник, самый
нежный, самый юный.
— Вы видите? — шепнула Дельфина Растиньяку. — Когда отец мой с нами, надо
всецело принадлежать ему. А ведь это будет иногда очень стеснять.
Эжен, в котором не один раз вспыхивала ревность, не мог осудить ее за эту мысль,
содержавшую в себе зачатки черной неблагодарности.
— А когда же квартира будет окончательно готова? — спросил Эжен, оглядывая
комнату. — Значит, сегодня нам приходится расстаться!
— Да, но завтра вы обедаете у меня, — ответила Дельфина с лукавым видом. — Завтра
Итальянская опера.
— Я пойду в партер, — заявил папаша Горио.
Настала полночь. За Дельфиной приехала карета. Студент и папаша Горио направились