Page 99 - Отец Горио

Затем он подошел к старой деве и сказал ей несколько слов на ухо.
— Но я заплатила вперед за месяц, я живу здесь за свои деньги, как и все, — ответила
она, бросая на нахлебников гадючий взгляд.
— Это ничего не значит. Мы сложимся и вернем вам деньги, — сказал Растиньяк.
— Господин де Растиньяк, конечно, на стороне Коллена, — ответила она, испытующе и
ядовито глядя на студента, — нетрудно догадаться почему.
Эжен рванулся, как будто хотел броситься на старую деву и задушить ее. Он понял все
коварство этого взгляда, осветившего ужасным светом его душу.
— Не связывайтесь с ней! — крикнули нахлебники.
Растиньяк скрестил руки на груди и затих.
— Давайте покончим с мадмуазель Иудой, — обратился художник к вдове Воке. — Если
вы не выгоните Мишоно, мы все уйдем из вашей лавочки и будем всюду говорить, что в ней
живут лишь каторжники да шпионы. В случае же вашего согласия мы будем молчать об этом
происшествии, ведь в конце концов оно возможно и в самом лучшем обществе, пока не будут
ставить каторжникам клеймо на лбу, не запретят им принимать обличье парижских
обывателей и морочить людей, как они это делают.
Услыхав такое требование, г-жа Воке чудесным образом выздоровела: она выпрямилась,
скрестила руки на груди, широко раскрыла свои стеклянные глаза, где не было ничего
похожего на слезы.
— Вы что же, дорогой мой, собираетесь разорить мой дом? Вот уж и господин Вотрен…
Ах, господи! — прервала она себя. — Не могу удержаться, чтоб не называть его именем
порядочного человека. Вот уже одна комната свободна, а вы хотите, чтобы у меня в доме
сдавались еще две, да еще в такое время, когда все устроились.
— Господа, берите шляпы, идемте обедать на площадь Сорбонны, к Фликото, —
предложил Бьяншон.
Вдова Воке сразу прикинула, что выгоднее, и подкатилась к мадмуазель Мишоно.
— Послушайте, моя красотка, вы ж не дадите погибнуть моему заведению, не правда ли?
Видите, к чему вынуждают меня эти господа… Уйдите к себе в комнату на этот вечер.
— Вовсе не то, не то, закричала нахлебники, — мы хотим, чтобы она совсем уехала
отсюда, и немедленно!
— Но бедная мадмуазель еще не обедала, — жалобно взмолился Пуаре.
— Пусть обедает, где хочет! — крикнули нахлебники.
— За дверь сыщицу!
— За дверь сыщиков!
— Господа, — воскликнул Пуаре, вдруг возвышаясь до той храбрости, которую внушает
любовь даже баранам, — имейте уважение к ее полу.
— У сыщиков нет пола, — возразил художник.
— Вот так полорама!
— За дверераму!
— Господа! Это непристойно. Если уж отказывать людям от дома, то надо это делать,
соблюдая приличия. Мы заплатили деньги, мы остаемся, — заявил Пуаре, надевая фуражку и
садясь на стул рядом с мадмуазель Мишоно, в то время как Воке все продолжала уговаривать
ее.
— Ах, шалун, — шутливо сказал ему художник, — ах, шалунишка!
— Ладно, раз не уходите вы, тогда уходим мы, — заявил Бьяншон.
И все нахлебники двинулись толпой к гостиной.
— Мадмуазель, что вы делаете? — воскликнула Воке. — Я разорена. Вам нельзя
оставаться: в конце концов они прибегнут к силе.
Мадмуазель Мишоно встала со стула.
— Уйдет!
— Не уйдет!
— Уйдет!