Page 64 - Отец Горио

дочери, — и на лице его невольно выразилось недоуменье при виде логова, где жил отец. Окно
— без занавесок, отсыревшие обои отстали в нескольких местах и покоробились, обнажив
пожелтелую от дыма штукатурку. Старик лежал на дрянной кровати, прикрытый тощим
одеялом и с ватным покрывальцем на ногах, сшитым из лоскутков от старых платьев г-жи
Воке. Пол сырой и весь в пыли. Против окна — старинный пузатенький комод розового дерева
с медными выгнутыми ручками наподобие виноградной лозы, украшенными веточками и
листиками; старый умывальник с деревянной доской, на нем кувшин в тазу и бритвенные
принадлежности. В углу — брошенные башмаки, у изголовья — ночной шкапчик без дверцы,
без мраморной доски; камин, где не было даже следов золы; рядом — ореховый
прямоугольный стол с перекладиной внизу, на которой папаша Горио недавно плющил
серебряную вызолоченную чашку. Скверная конторка и на ней шляпа Горио; кресло с
соломенным сиденьем и два стула завершали нищенскую обстановку. Грядка для полога
прикреплена была к потолку какой-то тряпкой, а вместо полога с нее свисал лоскут
дешевенькой материи в белую и красную шашку. Самый бедный рассыльный жил у себя на
чердаке не так убого, как жил папаша Горио у г-жи Воке. От одного вида его комнаты
становилось холодно, сжималось сердце; она имела сходство с тюремной камерой, и притом
самой унылой. По счастью, Горио не видел выражения лица студента, когда тот ставил свечку
на ночной столик. Старик, закутавшись до подбородка в одеяло, повернулся лицом к Эжену.
— Ну, кто же нравится вам больше, госпожа де Ресто или госпожа де Нусинген?
— Я отдаю предпочтение госпоже Дельфине за то, что она вас любит больше, — сказал
студент.
В ответ на эти теплые слова Горио высвободил руку из-под одеяла и пожал руку Эжену.
— Спасибо, спасибо, — повторял расстроганный старик. — А что она говорила обо мне?
Растиньяк передал в приукрашенном виде свой разговор о нем с баронессой, и Горио
внимал этому рассказу, как слову божию.
— Дорогое дитя! Да, да, она очень меня любит. Но не верьте ей в том, что она говорит об
Анастази. Видите ли, сестры ревнуют меня друг к другу. Это лишнее доказательство их
нежных чувств. Госпожа де Ресто тоже очень любит меня. Я это знаю. Отец знает своих детей,
как знает всех нас бог, который видит самую глубину души и судит нас по нашим помыслам.
Они обе одинаково нежны со мной. Ах, будь у меня хорошие зятья, я был бы совершенно
счастлив! Полного счастья на земле, конечно, нет. Ах, если бы я жил с ними! Только бы
слышать их голоса, знать, что они здесь, рядом, видеть их, когда они приходят и уходят, как то
бывало, пока мы жили вместе, — и мое сердце запрыгало бы от радости. А красиво ли они
были одеты?
— Да, — отвечал Эжен. — Но как же это так, господин Горио: ваши дочери окружены
такою роскошью, а вы живете в этой конуре?
— По чести говоря, для чего мне лучшее жилище? — ответил Горио как будто
беззаботно. — Мне трудно вам это объяснить, я не умею связать как следует двух слов. Все —
здесь, — добавил он, ударив себя в грудь. — Моя жизнь в дочерях. Если им хорошо, если они
счастливы, нарядны, ходят по коврам, то не все ли равно, из какого сукна мое платье и где я
сплю? Им тепло, тогда и мне не холодно, им весело, тогда и мне не скучно. У меня нет иного
горя, кроме их горестей. Когда вы станете отцом, когда услышите вы лепет своих деток и
подумаете: «Это часть меня самого!», когда почувствуете, что эти малютки кровь от крови
вашей, лучшее, что в ней есть, — а ведь это так! — то вам почудится, будто вы приросли к их
телу, почудится, будто и вы движетесь, когда они идут. Мне отовсюду слышатся их голоса.
Достаточно одного печального их взгляда, чтобы во мне застыла кровь. Когда-нибудь узнаете
и вы, что их благополучием бываешь счастлив гораздо больше, чем своим. Я не могу вам
объяснить всего: это внутренние движения души, которые повсюду сеют радость. Словом, я
живу тройною жизнью. Хотите, расскажу вам одну занятную вещь? Видите ли, став отцом, я
понял бога. Все сущее произошло ведь от него, поэтому он вездесущ. Такое же отношение
между мной и дочерьми. Только я люблю моих дочерей больше, чем господь бог любит мир,
ибо мир не так прекрасен, как сам бог, а мои дочери прекраснее меня. Они настолько близки