Page 72 - Отец Горио
P. 72

она была поистине прекрасна.
                     — Связывать деньги с чувствами — это ужасно, не правда ли? Нет, вы не будете любить
               меня, — сказала она.
                     Это  соединение  хороших  чувств,  поднимающих  женщину  на  высоту,  и  недостатков,
               привитых  современным  устройством  общества,  потрясло  Эжена;  он  говорил  Дельфине
               нежные  слова  утешения,  восхищаясь  этой  женщиной,  такой  красивой,  так  простодушно
               опрометчивой в открытом проявлении своей скорби.
                     — Обещайте,  что  вы  не  воспользуетесь  моей  откровенностью  как  оружием  против
               меня, — сказала она.
                     — О, что вы! Я на это неспособен, — ответил он.
                     Она взяла его руку и положила себе на сердце в порыве признательности и душевной
               ласки.
                     — Благодаря вам я стала вновь свободной и веселой. На мою жизнь давила железная
               рука. Теперь я хочу жить просто, ничего не тратя на себя. Для вас, мой друг, я буду хороша
               такой, как есть, не правда ли? Оставьте это у себя, — сказала она, взяв только шесть тысяч
               франков. — По совести, я вам должна три тысячи, считая, что я играла в половине с вами.
                     Эжен отказывался, как застенчивая девушка. Но баронесса настаивала: «Если вы не мой
               сообщник, я буду смотреть на вас как на врага», — и он взял деньги, сказав:
                     — Пускай останутся запасным капиталом на случай проигрыша.
                     — Вот  чего  я  боялась! —  воскликнула  она  бледнея. —  Если  вы  дорожите  нашими
               добрыми  отношениями,  поклянитесь  мне  не  играть  больше  никогда.  Господи!  Мне  ли
               развращать вас?! Я умерла бы с горя.
                     Они приехали к ней домой. Разительное противоречие между богатой обстановкой и
               нуждой ошеломило Растиньяка, и снова зазвучали в его ушах зловещие слова Вотрена.
                     — Садитесь сюда, — сказала баронесса, входя к себе в комнату и показывая на диванчик
               у камина, — мне нужно написать сейчас письмо. Помогите мне, пожалуйста, советом.
                     — Писать не надо, — возразил Эжен. — Вложите ассигнации в конверт, напишите адрес
               и пошлите с вашей горничной.
                     — Да  вы  просто  прелесть! —  воскликнула  баронесса. —  Вот  что  значит  получить
               хорошее воспитание! Это чисто по-босеановски, — сказала она с улыбкой.
                     «Очаровательная женщина», — подумал Растиньяк, все больше увлекаясь ею.
                     Он  оглядел  комнату,  где  все  дышало  чувственным  изяществом,  как  у  богатой
               куртизанки.
                     — Вам нравится? — спросила она и позвонила горничной. — Тереза, отнесите это сами
               господину де Марсе и передайте ему лично. Если не застанете его дома, принесите письмо
               обратно.
                     Выходя, Тереза не упустила случая бросить на Эжена лукавый взгляд. Доложили, что
               обед подан. Растиньяк предложил руку г-же де Нусинген и пошел с ней в восхитительную
               столовую, где увидел ту же роскошь сервировки, какой он любовался у своей кузины.
                     — В дни Итальянской оперы вы будете приходить ко мне обедать и провожать меня в
               театр, — сказала г-жа де Нусинген.
                     — Но  если  так  будет  продолжаться,  я  могу  привыкнуть  к  этой  приятной  жизни,  а  я
               бедный студент, и мне еще только предстоит создать себе состояние.
                     — Оно  придет  само  собой, —  ответила  она  смеясь. —  Видите,  как  все  устраивается
               хорошо: ведь я не ожидала, что буду чувствовать себя такой счастливой.
                     Женщинам свойственно доказывать невозможное на основании возможного и возражать
               против очевидности, ссылаясь на предчувствия. Когда г-жа де Нусинген и Растиньяк входили
               в  ложу,  баронесса  светилась  радостным  чувством  удовлетворенности,  придававшим  ей
               столько красоты, что никто не мог удержаться от сплетен, всегда готовых притти на подмогу
               чьему-нибудь  досужему  вымыслу  и  обвинить  женщину  в  распутстве,  меж  тем  как  она
               бессильна оградить себя от них. Кто знает Париж, тот не верит ничему, что говорится в нем
               открыто;  о  том  же,  что  происходит  там  в  действительности,  все  молчат.  Эжен  сжал  руку
   67   68   69   70   71   72   73   74   75   76   77