Page 75 - Отец Горио
P. 75

привык к бесшабашной жизни парижских молодых людей. Из первых выигрышей он отослал
               матери и сестрам их полторы тысячи, присоединив к этому изящные подарки. Заявив всем о
               своем намерении покинуть «Дом Воке», он жил там еще в последних числах января, хотя не
               чаял,  как  оттуда  выбраться.  Все  молодые  люди  подчинены  закону,  казалось  бы
               необъяснимому, а между тем в его основе лежат их юность и способность с какой-то яростью
               набрасываться на удовольствия. Бедны они или богаты, никогда ни у кого из них нет денег на
               нужды повседневной жизни, зато на прихоти они всегда находят деньги. Скупые там, где надо
               заплатить сейчас же, они расточительны во всем, что можно получить в кредит, точно они
               вознаграждают себя за то, что им не дано, проматывая то, что им доступно. Для пояснения
               этого закона может служить такой пример: студент бережет шляпу гораздо больше, нежели
               фрак. Портной, при его огромной прибыли, должен по существу дела допускать кредит, а
               скромная  цена  за  шляпу  превращает  торговца  шляпами  в  самого  непокладистого  из  всех
               людей, с которыми студенту приходится вступать в переговоры. Когда молодой человек, сидя
               в театре на балконе, привлекает к себе лорнеты юных дам своим ошеломительным жилетом,
               то  еще  сомнительно,  надеты  ли  на  нем  носки:  чулочник  тоже  относится  к  породе
               долгоносиков, которые подтачивают кошелек. Так жил и Растиньяк. В кошельке его, всегда
               пустом  для  г-жи  Воке  и  полном  для  потребностей  тщеславия,  происходили  причудливые
               приливы и отливы, наперекор самым насущным платежам. Если он так хотел расстаться со
               зловонным, гнусным пансионом, где все его великосветские претензии терпели унижение, —
               что  ему  стоило  уплатить  за  месяц  своей  хозяйке  и  купить  обстановку  для  собственной
               квартиры  независимого  денди?  А  как  раз  это  всегда  оказывалось  невозможным.  Чтобы
               обеспечить себе деньги для игры, у Растиньяка хватало сметки после выигрыша покупать у
               ювелира  ценные  золотые  цепочки  и  карманные  часы,  приберегая  их  для  ломбарда,  этого
               мрачного и скрытного друга юности, но когда шло дело о плате за квартиру, за еду иль о
               покупке  орудий,  необходимых  при  разработке  светских  недр,  у  него  пропадали
               изобретательность и смелость. Повседневные нужды, долги для удовлетворения будничных
               потребностей его не вдохновляли. Подобно большинству людей, познавших такую жизнь на
               авось,  он  до  последнего  момента  оттягивал  платеж  по  тем  долгам,  которые  являются
               священными в глазах мещан, — так поступал и Мирабо, оплачивая забранный им хлеб только
               тогда,  когда  весь  этот  хлеб  вставал  перед  ним  в  грозном  виде  опротестованного  векселя.
               Настало время, когда Растиньяк проигрался и залез в долги. Он начал понимать, что дольше
               вести  такую  жизнь  без  определенных  источников  дохода  невозможно.  Но  как  ни  охал
               Растиньяк от болезненных ушибов, неизбежных в его шатком положении, он чувствовал себя
               не в силах отказаться от разгульной жизни и собирался продолжать ее во что бы то ни стало.
               Счастливые случайности, входившие в его расчеты на богатство, оказывались химерой, зато
               действительные препятствия росли. Вникнув  в домашние тайны супругов  Нусинген, Эжен
               увидел, что если превратить любовь в орудие для достижения богатства, придется пить до дна
               чашу позора, отбросив те благородные идеи, ради которых юности прощаются ее грехи. Он
               прилепился к этой жизни, внешне блестящей, но отравленной укорами нечистой совести, к
               мимолетным  удовольствиям,  купленным  дорогой  ценой  вечных  мучительных  тревог,  он
               погряз в этой тине, подобно «Рассеянному» Лабрюйера,      60   устроившему себе ложе в уличной
               канаве, но, так же как «Рассеянный», он замарал пока лишь платье.
                     — Ну, как? Убили мандарина? — однажды спросил его Бьяншон, встав из-за стола.
                     — Еще нет, но он уже хрипит, ответил Растиньяк.
                     Студент-медик принял его ответ за шутку, а то была не шутка. Эжен, после долгого
               отсутствия впервые обедавший дома, ел молча и о чем-то думал. После сладкого, вместо того
               чтобы уйти, он продолжал сидеть в столовой рядом с мадмуазель Тайфер, по временам бросая
               на нее выразительные взгляды. Кое-кто из нахлебников еще оставался за столом и грыз орехи,


                 60   Лабрюйер  Жан  де  (1645–1696) —  французский  писатель,  автор  сатирической  книги  «Характеры,  или
               Нравы этого века» (1688).
   70   71   72   73   74   75   76   77   78   79   80