Page 77 - Отец Горио

настал момент, когда безденежье заговорило настолько громко, что он почти невольно стал
поддаваться ухищрениям страшного сфинкса, нередко уступая внушению его взгляда.
Когда, наконец, Пуаре и мадмуазель Мишоно ушли к себе наверх, покинув г-жу Воке и
г-жу Кутюр, которая вязала шерстяные нарукавники, подремывая у печки, Растиньяк, полагая,
что других свидетелей нет, взглянул на мадмуазель Тайфер так нежно, что она потупила глаза.
— Вы чем-то огорчены, господин Эжен? — спросила Викторина, немного помолчав.
— У кого нет огорчений! — ответил Растиньяк. — Если бы мы, молодые люди, могли
быть уверены, что нас любят сильно, преданно, вознаграждая за те жертвы, которые мы всегда
готовы принести, весьма возможно, у нас и не бывало б огорчений.
Мадмуазель Тайфер ответила на это взглядом, не оставлявшим сомнений в ее чувствах.
— Да, — продолжал Растиньяк, — сегодня вам кажется, что вы уверены в вашем сердце,
но можете ли вы поручиться, что никогда не изменитесь?
Улыбка скользнула по губам бедной девушки, и как будто яркий луч брызнул из ее
души, озарив лицо таким сияньем, что Растиньяк сам испугался, вызвав столь сильный порыв
чувства.
— А если бы вы завтра стали богатой и счастливой, если бы вам свалилось с неба
огромное богатство, вы бы попрежнему любили молодого человека, который вам понравился
в дни вашей бедности?
Она мило кивнула головой.
— Молодого человека очень бедного?
Новый кивок.
— Какие пустяки вы там болтаете? — воскликнула г-жа Воке.
— Оставьте нас в покое, у нас свои дела, — ответил ей Эжен.
— В таком случае не воспоследует ли обмен брачными обетами между кавалером
Эженом де Растиньяком и мадмуазель Викториной Тайфер? — спросил Вотрен, показываясь в
дверях столовой.
— Ах, как вы меня напугали! — воскликнули в один голос г-жа Кутюр и г-жа Воке.
— Пожалуй, лучше мне не выбрать, — ответил Растиньяк смеясь, хотя голос Вотрена
вызвал в нем жестокое волнение, какого он никогда еще не испытывал.
— Без неуместных шуток! — сказала им г-жа Кутюр. — Викторина, пойдемте к себе
наверх.
Госпожа Воке отправилась вслед за жилицами, чтобы провести вечер у них и не жечь у
себя свечи и дров. Эжен остался лицом к лицу с Вотреном.
— Я знал, что вы придете к этому, — сказал Вотрен с невозмутимым хладнокровием. —
Но слушайте, я тоже щепетилен не меньше всякого другого. Сейчас не решайте ничего, вы не
в своей тарелке. У вас долги. Я хочу, чтобы не страсть и не отчаяние вас привели ко мне, а
рассудок. Может быть, вам нужно несколько тысчонок? Пожалуйста. Хотите?
Демон-искуситель вынул из кармана бумажник, достал оттуда три кредитных билета по
тысяче франков и повертел ими перед Растиньяком. Эжен находился в ужасном положении.
Он проиграл на честное слово маркизу д'Ажуда и графу де Трай две тысячи франков; их у него
не было, и он не смел пойти на вечер к графине де Ресто, где его ждали. У нее был вечер
запросто, то есть такой, когда кушают печенье, пьют чай, но можно проиграть шесть тысяч в
вист.
— Господин Вотрен, — обратился к нему Растиньяк, с трудом скрывая судорожную
дрожь, — после того, что вы мне предлагали, вы должны понять, что от вас никаких
одолжений я принять не могу.
— Хорошо! Вы очень огорчили бы меня, ответив иначе, — сказал искуситель. — Вы
молодой человек, красивый, щепетильный, гордый, как лев, и нежный, как юная девица. Для
черта прекрасная добыча! Люблю в молодом человеке такие свойства. Кстати, еще две-три
мысли из области высшей политики, и вы увидите мир таким, каков он есть. В нем надо
разыгрывать маленькие добродетельные сценки, и тогда человек высокого полета может
удовлетворять все свои капризы под громкие аплодисменты дураков в партере. Пройдет