Page 94 - Отец Горио

Мишоно, сняв с Вотрена верхнее платье при помощи Пуаре.
Вдова Воке сошла к себе вниз, оставив Мишоно распоряжаться на поле битвы.
— Ну, живо, снимайте с него рубашку и поверните его спиной! Будьте хоть чем-нибудь
полезны: избавьте меня от удовольствия смотреть на его голое тело, — приказала она
Пуаре. — Что вы стоите, как истукан?
Как только Вотрена повернули, мадмуазель Мишоно с силой хлопнула больного по
плечу, и две роковых белых буквы проступили на покрасневшем месте.
— Ну, и легко же вы заработали три тысячи наградных! — воскликнул Пуаре,
поддерживая Вотрена, пока мадмуазель Мишоно надевала на него рубашку. — Ух, однако и
тяжел же он, — заметил Пуаре, снова укладывая Вотрена.
— Тише! Не тут ли касса? — отрывисто сказала старая дева, с такой алчностью
разглядывая каждую вещицу в комнате, точно хотела пронизать глазами стены. — Как бы
открыть этот секретер под каким-нибудь предлогом! — продолжала она.
— Пожалуй, это будет нехорошо, — отвечал Пуаре.
— Нет! Деньги краденые, принадлежали всем, а теперь ничьи. Не успеть, добавила
она, — уже идет Воке.
— Вот вам эфир, — сказала ей г-жа Воке. — Можно сказать, сегодня день
происшествий. Господи! Не может того быть, что этот человек болен, он белехонек, как
цыпленок.
— Как цыпленок? — повторил Пуаре.
— Сердце бьется ровно, — продолжала вдова, положив руку на грудь Вотрена.
— Ровно? — удивился Пуаре.
— Он совсем здоров.
— Вы думаете? — спросил Пуаре.
— Право, он точно спит. Сильвия пошла за врачом. Гляньте-ка, мадмуазель Мишоно, он
вдыхает эфир. Так это у него просто обморок . Пульс хороший. Мужчина крепкий. Видите,
какая шерсть у него на груди: такой человек проживет сто лет. А парик держится, несмотря ни
на что. Да он у него приклеен. Волосы-то накладные, по случаю того, что сам он рыжий.
Говорят, рыжие бывают или очень хорошие, или очень плохие люди. А он пожалуй что
хороший.
— Хорош, если повесить, — отозвался Пуаре.
— На шею хорошенькой женщине, хотите вы сказать, — резко оборвала его мадмуазель
Мишоно. — Уходите-ка отсюда. Это наше женское дело ухаживать за вами, мужчинами,
когда вы больны. Лучше пойдите прогуляйтесь, на это вы годитесь, — добавила она. — А мы
с госпожой Воке отлично выходим нашего дорогого господина Вотрена.
Пуаре вышел тихо и послушно, как собака, получившая пинок от своего хозяина.
Растиньяк ушел из дома, чтобы походить и подышать свежим воздухом, — он
задыхался. Ведь накануне он хотел помешать этому убийству, а оно свершилось точно в
назначенное время. Что же произошло? Как ему быть? Сознание, что он сообщник
преступника, бросало его в дрожь. Хладнокровие Вотрена продолжало страшить его.
— А если бы Вотрен умер, ничего не сказав? — спрашивал себя Растиньяк.
Он бегал по аллеям Люксембургского сада, словно его гнала стая гончих и ему чудился
их лай.
— Ну, что, — крикнул ему Бьяншон, — читал «Кормчего»?
«Кормчий» была радикальная газета под редакцией Тиссо; после выхода утренних газет
она давала сводку всех новостей дня, приходившую в провинцию на сутки раньше остальных
газет.
— Там есть замечательное происшествие, — говорил практикант при больнице имени
Кошена. — Сын Тайфера дрался на дуэли с графом Франкессини, офицером старой гвардии, и
граф всадил ему шпагу на два дюйма в лоб. Теперь Викторина одна из самых богатых невест в
Париже. Эх, кабы знать! Смерть — та же азартная игра! Правда, что Викторина поглядывала
на тебя благосклонно?