Page 93 - Путешествие из Петербурга в Москву

– Барин, не в свое мешаешься дело, отойди, пока сух, – и сопротивляющегося начали
меня толкать столь сильно, что я с поспешностию принужден был удалиться от сея толпы.
Подходя к почтовому двору, нашел я еще собрание поселян, окружающих человека в
разодранном сертуке, несколько, казалося, пьяного, кривляющегося на предстоящих, которые,
глядя на него, хохотали до слез.
– Что тут за чудо? – спросил я у одного мальчика. – Чему вы смеетеся?
– А вот рекрут-иноземец, по-русски не умеет пикнуть. – Из редких слов, им изреченных,
узнал я, что он был француз. Любопытство мое паче возбудилося; и, желая узнать, как
иностранец мог отдаваем быть в рекруты крестьянами? я спросил его на сродном ему языке:
– Мой друг, какими судьбами ты здесь находишься?
Француз. Судьбе так захотелося; где хорошо, тут и жить должно.
Я. Да как ты попался в рекруты?
Француз. Я люблю воинскую жизнь, мне она уже известна, я сам захотел.
Я. Но как то случилося, что тебя отдают из деревни в рекруты? Из деревень берут в
солдаты обыкновенно одних крестьян, и русских; а ты, я вижу, не мужик и не русский.
Француз. А вот как. Я в Париже с ребячества учился перукмахерству.
Выехал в Россию с одним господином. Чесал ему волосы в Петербурге целый год.
Ему мне заплатить было нечем. Я, оставив его, не нашед места, чуть не умер с голоду. По
счастию мог попасть в матрозы на корабль, идущий под российским флагом. Прежде
отправления в море приведен я к присяге как российский подданный и отправился в Любек.
На море часто корабельщик бил меня линьком 226 за то, что был ленив. По неосторожности
моей упал с вантов 227 на палубу и выломил себе три пальца, что меня навсегда сделало
неспособным управлять гребнем. Приехав в Любек, попался прусским наборщикам и служил
в разных полках. Нередко за леность и пьянство бит был палками. Заколов, будучи пьяный,
своего товарища, ушел из Мемеля, где я находился в гарнизоне.
Вспомнил, что обязан в России присягою; и яко верный сын отечества отправился в Ригу
с двумя талерами в кармане. Дорогою питался милостынею. В Риге счастие и искусство мое
мне послужили; выиграл в шинке рублей с двадцать и, купив себе за десять изрядный кафтан,
отправился лакеем с казанским купцом в Казань. Но, проезжая Москву, встретился на улице с
двумя моими земляками, которые советовали мне оставить хозяина и искать в Москве
учительского места. Я им сказал, что худо читать умею. Но они мне отвечали: «Ты говоришь
по-французски, то и того довольно». Хозяин мой не видал, как я на улице от него удалился, он
продолжал путь свой, а я остался в Москве.
Скоро мне земляки мои нашли учительское место за сто пятьдесят рублей, пуд сахару,
пуд кофе, десять фунтов чаю в год, стол, слуга и карета. Но жить надлежало в деревне. Тем
лучше. Там целый год не знали, что я писать не умею. Но какой-то сват того господина, у
которого я жил, открыл ему мою тайну, и меня свезли в Москву обратно. Не нашед другого
подобного сему дурака, не могши отправлять мое ремесло с изломанными пальцами и боясь
умереть с голоду, я продал себя за двести рублей. Меня записали в крестьяне и отдают в
рекруты. Надеюсь, – говорил он важным видом, – что сколь скоро будет война, то дослужуся
до генеральского чина; а не будет войны, то набью карман (коли можно) и, увенчан лаврами,
отъеду на покой в мое отечество.
Пожал я плечами не один раз, слушав сего бродягу, и с уязвленным сердцем лег в
кибитку, отправился в путь.

ЗАВИДОВО

226 Линьки – веревочные плети для наказания матросов.

227 Ванты – канаты, крепящие мачты и паруса.