Page 167 - Собор Парижской Богоматери

– Строптивая, мерзкая девка! – проворчал какойто старый судья. – Заставляет себя
пытать, когда мы еще не поужинали.

II. Продолжение главы об экю, превратившемся в сухой лист

Поднявшись и снова спустившись по нескольким лестницам, выходившим в какие-то
коридоры, до того темные, что даже среди бела дня в них горели лампы, Эсмеральда,
окруженная мрачным конвоем, попала наконец в какую-то комнату зловещего вида, куда ее
втолкнула стража. Эта круглая комната помещалась в нижнем этаже одной из тех массивных
башен, которые еще и в наши дни пробиваются сквозь пласт современных построек нового
Парижа, прикрывающих собой старый город. В этом склепе не было ни окон, ни какого-либо
иного отверстия, кроме входа – низкой, кованой, громадной железной двери. Света, впрочем, в
нем казалось достаточно: в толще стены была выложена печь; в ней горел яркий огонь,
наполняя склеп багровыми отсветами, в которых словно таял язычок свечи, стоявшей в углу.
Железная решетка, закрывавшая печь, была поднята. Над устьем пламеневшего в темной
стене отверстия виднелись только нижние концы ее прутьев, словно ряд черных, острых и
редко расставленных зубов, что придавало горну сходство с пастью сказочного дракона,
извергающего пламя. При свете этого огня пленница увидела вокруг себя ужасные орудия,
употребление которых было ей непонятно. Посредине комнаты, почти на полу, находился
кожаный тюфяк, а над ним ремень с пряжкой, прикрепленной к медному кольцу, которое
держал в зубах изваянный в центре свода курносый урод. Тиски, клещи, широкие треугольные
ножи, брошенные как попало, загромождали внутренность горна и накалялись там на
пылавших углях. Куда ни падал кровавый отблеск печи, всюду он освещал груды жутких
предметов, заполнявших склеп.
Эта преисподняя называлась просто «пыточной комнатой».
На тюфяке в небрежной позе сидел Пьера Тортерю – присяжный палач. Его помощники,
два карлика с квадратными лицами, в кожаных фартуках и в холщовых штанах, поворачивали
раскалившееся на углях железо.
Бедная девушка напрасно крепилась. Когда она попала в эту комнату, ее охватил ужас.
Стража дворцового судьи встала по одну сторону, священники духовного суда – по
другую. Писец, чернильница и стол находились в углу.
Жак Шармолю со слащавой улыбкой приблизился к цыганке.
– Милое дитя мое! – сказал он. – Итак, вы все еще продолжаете отпираться?
– Да, – упавшим голосом ответила она.
– В таком случае, – продолжал Шармолю, – мы вынуждены, как это ни прискорбно,
допрашивать вас более настойчиво, чем сами того желали бы. Будьте любезны, потрудитесь
сесть вот на это ложе. Мэтр Пьера! Уступите мадемуазель место и затворите дверь.
Пьера неохотно поднялся.
– Если я закрою дверь, то огонь погаснет, – пробурчал он.
– Хорошо, друг мой, оставьте ее открытой, – согласился Шармолю.
Эсмеральда продолжала стоять. Кожаная постель, на которой корчилось столько
страдальцев, пугала ее. Страх леденил кровь. Она стояла, испуганная, оцепеневшая. По знаку
Шармолю, оба помощника палача схватили ее и усадили на тюфяк. Они не причинили ей ни
малейшей боли; но лишь только они притронулись к ней, лишь только она почувствовала
прикосновение кожаной постели, вся кровь прилила ей к сердцу. Она блуждающим взором
обвела комнату. Ей почудилось, что, вдруг задвигавшись, к ней со всех сторон устремились
все эти безобразные орудия пытки. Среди всевозможных инструментов, до сей поры ею
виденных, они были тем же, чем являются летучие мыши, тысяченожки и пауки среди
насекомых и птиц. Ей казалось, что они сейчас начнут ползать по ней, кусать и щипать ее тело.
– Где врач? – спросил Шармолю.
– Здесь, – отозвался человек в черной одежде, которого Эсмеральда до сих пор не
замечала.