Page 169 - Собор Парижской Богоматери

Она не рассчитала своих сил, идя на пытку. Бедная малютка! Ее жизнь до сей поры была
такой беззаботной, такой приятной, такой сладостной! Первая же боль сломила ее.
– Человеколюбие побуждает меня предупредить вас, что ваше признание равносильно
для вас смерти, – сказал королевский прокурор.
– Надеюсь! – ответила она и упала на кожаную постель полумертвая, перегнувшись,
безвольно повиснув на ремне, который охватывал ее грудь.
– Ну, моя прелесть, приободритесь немножко, – сказал мэтр Пьера, приподнимая ее. –
Вы, ни дать ни взять, золотая овечка с ордена, который носит на шее герцог Бургундский.
Жак Шармолю возвысил голос:
– Протоколист, записывайте! Девушка-цыганка! Вы сознаетесь, что являлись
соучастницей в дьявольских трапезах, шабашах и колдовстве купно со злыми духами,
уродами и вампирами? Отвечайте!
– Да, – так тихо прошептала она, что ответ ее слился с ее дыханием.
– Вы сознаетесь в том, что видели овна, которого Вельзевул заставляет появляться среди
облаков, дабы собрать шабаш, и видеть которого могут одни только ведьмы?
– Да.
– Вы признаетесь, что поклонялись головам Бофомета, этим богомерзким идолам
храмовников?
– Да.
– Что постоянно общались с дьяволом, который под видом ручной козы привлечен ныне
к делу?
– Да.
– Наконец, сознаетесь ли вы, что с помощью дьявола и оборотня, именуемого в
просторечии «монахпривидение», в ночь на двадцать девятое прошлого марта месяца вы
предательски умертвили капитана по имени Феб де Шатопер?
Померкший взгляд ее огромных глаз остановился на судье, и, не дрогнув, не запнувшись,
она машинально ответила:
– Да.
Очевидно, все в ней было уже надломлено.
– Запишите, протоколист, – сказал Шармолю и, обращаясь к заплечным мастерам,
произнес: – Отвяжите подсудимую и проводите назад в залу судебных заседаний.
Когда подсудимую «разули», прокурор духовного суда осмотрел ее ногу, еще онемелую
от боли.
– Ничего! – сказал он. – Тут большой беды нет. Вы закричали вовремя. Вы могли бы еще
плясать, красавица!
Затем он обратился к своим коллегам из духовного суда:
– Наконец-то правосудию все стало ясно! Это утешительно, господа! Мадемуазель
должна отдать нам справедливость: мы отнеслись к ней со всей доступной нам мягкостью.

III. Окончание главы об экю, превратившемся в сухой лист

Когда она, прихрамывая, вернулась в зал суда, ее встретил шепот всеобщего
удовольствия. Слушатели выражали им чувство удовлетворения, которое человек испытывает
в театре при окончании последнего антракта, видя, что занавес взвился и начинается развязка
пьесы. В судьях заговорила надежда на скорый ужин. Маленькая козочка тоже радостно
заблеяла. Она рванулась навстречу хозяйке, но ее привязали к скамье.
Уже совсем стемнело. Свечей не подбавили; те, которые были зажжены, так тускло
озаряли зал, что нельзя было различить его стены. Сумрак окутал предметы словно туманом.
Кое-где из тьмы выступали бесстрастные лица судей. В конце длинной залы можно было
разглядеть выделявшееся на темном фоне белое пятно. Это была подсудимая. Она с трудом
дотащилась до своей скамьи.
Шармолю, шествовавший с внушительным видом, дойдя до своего места, сел, но тут же