Page 47 - Собор Парижской Богоматери

себе что-нибудь.
Клопен покачал головой.
– Послушай, приятель, ты слишком много болтаешь! Вот в двух словах, что от тебя
требуется: ты должен, как я уже говорил, стать на носок левой ноги; в этом положении ты
дотянешься до кармана чучела, обшаришь его и вытащишь оттуда кошелек. Если ты
изловчишься сделать это так, что ни один колокольчик не звякнет, – твое счастье: ты станешь
бродягой. Тогда нам останется только отлупить тебя хорошенько, на что уйдет восемь дней.
– Черт возьми! – воскликнул Гренгуар. – Придется быть осторожным! А если
колокольчики зазвенят?
– Тогда тебя повесят. Понимаешь?
– Ничего не понимаю, – ответил Гренгуар.
– Ну так слушай же! Ты обшаришь это чучело и вытащишь у него из кармана кошелек;
если в это время звякнет хоть один колокольчик, ты будешь повешен. Понял?
– Да, ваше величество, понял. Ну, а если нет?
– Если тебе удастся выкрасть кошелек так, что никто не услышит ни звука, тогда ты –
бродяга, и в продолжение восьми дней сряду мы будем тебя лупить. Теперь, я надеюсь, ты
понял?
– Нет, ваше величество, я опять ничего не понимаю. В чем же мой выигрыш, коли в
одном случае я буду повешен, в другом – избит?
– А в том, что ты станешь бродягой, – возразил Клопен. – Этого, по-твоему, мало? Бить
мы тебя будем для твоей же пользы, это приучит тебя к побоям.
– Покорно благодарю, – ответил поэт.
– Ну, живей! – закричал король, топнув ногой по бочке, загудевшей, словно огромный
барабан. – Обшарь чучело, и баста! Предупреждаю тебя в последний раз: если звякнет хоть
один бубенец, будешь висеть на его месте.
Банда арготинцев, покрыв слова Клопена рукоплесканиями и безжалостно смеясь,
выстроилась вокруг виселицы. Тут Гренгуар понял, что служил им посмешищем и,
следовательно, мог ожидать от них чего угодно. Итак, не считая слабой надежды на успех в
навязанном ему страшном испытании, уповать ему было больше не на что. Он решил
попытать счастья, но предварительно обратился с пламенной мольбой к чучелу, которое
намеревался обобрать, ибо ему казалось, что легче умилостивить его, чем бродяг. Мириады
колокольчиков с крошечными медными язычками представлялись ему мириадами разверстых
змеиных пастей, готовых зашипеть и ужалить его.
– О! – пробормотал он. – Неужели моя жизнь зависит от малейшего колебания самого
крошечного колокольчика? О! – молитвенно сложив руки, произнес он. – Звоночки, не
трезвоньте, колокольчики, не звените, бубенчики, не бренчите!
Он предпринял еще одну попытку переубедить Труйльфу.
– А если налетит порыв ветра? – спросил он.
– Ты будешь повешен, – без запинки ответил тот.
Видя, что ему нечего ждать ни отсрочки, ни промедления, ни возможности как-либо
отвертеться, Гренгуар мужественно покорился своей участи. Он обхватил правой ногой
левую, стал на левый носок и протянул руку; но в ту самую минуту, когда он прикоснулся к
чучелу, тело его, опиравшееся лишь на одну ногу, пошатнулось на скамье, которой тоже не
хватало одной ноги; чтобы удержаться, он невольно ухватился за чучело и, потеряв
равновесие, оглушенный роковым трезвоном множества колокольчиков, грохнулся на землю;
чучело от толчка сначала описало круг, затем величественно закачалось между столбами.
– Проклятие! – воскликнул, падая, Гренгуар и остался лежать, уткнувшись носом в
землю, неподвижный, как труп.
Он слышал зловещий трезвон над своей головой, дьявольский хохот бродяг и голос
Труйльфу:
– Ну-ка, подымите этого чудака и повесьте его без проволочки.
Гренгуар встал. Чучело уже успели отцепить и освободили для него место.