Page 112 - И жили люди на краю

109
чаю. Ел он в охотку с причмоком. Японцы на него не смотрели;
когда направились к экипажу, кучер сказал:
– Хорошо кушаешь. Как большой кит.
С перевала спустились живо; здесь их тоже встретил хозяин
станции, предложив перекусить, юноша спрыгнул на землю,
сказал, что он и мать его сыты и шагнул с дороги в кусты;
женщина, ёжась, прислушивалась к глухому шуму леса; кучер
вдруг задремал, и Иван подумал разочарованно: до утра. Однако
тот словно знал, сколько положено дремать, открыл глаза и
щёлкнул бичом. На третьей станции – глубокой ночью – кучер
сменил лошадей. Вернее, обменял своих на тех, что притащили
такой же экипаж из Тоёхары. И разъехались.
Юноша ослабленный, уснул. Женщина была в том
напряжении, когда обреченно ждут опасности. Временами и
Ивану делалось страшновато – вокруг кромешная темень, буйная
влажная чащоба, лапающая ветками лошадей, отчего те
дергаются. Подчас рядом возникал шум – ощущалось
присутствие то ли зверя, то ли человека; рука сама лезла за
голенище сапога и замирала на рукоятке ножа. Кучер же ни на
что не обращал внимания, а возможно, просто делал вид, что
давно привык ко всем звукам. Быть может и другое: связан с
беглыми китайцами или корейцами. Убегают со строительства
железной дороги немногие, но те, которым удалось, знают:
возврата нет и потому безудержно лютуют: грабят, насилуют,
убивают. Обычно такие мелкие банды существуют с весны до
зимы. Зимой или сами гибнут в снегах, или солдаты выбивают их
до единого.
Перекатываясь через второй перевал, Иван заметил, что
стало светлеть; из-под обрывов, из скальных мокрых разломов,
от стремительно скользящих по камням холодных речек
потянуло жидким знобким туманцем.
И еще остановились у края обочины. За мостком через