Page 145 - И жили люди на краю
P. 145

142
          А  длиннорукий  Пётр  одним  махом  сбил  троих  и,  перемахнув
          через них, оказался позади солдат. Те развернулись, погнались за
          ним, как за добычей. Петляя между кустов и деревьев, он уже не
          знал,  где  свои,  где  японцы,  куда  бежит  –  видел  только
          преследующих  его  пятерых,  понимал:  слишком  отрываться  от
          них  нельзя,  начнут  стрелять,  нужно  одного-двоих  подпустить
          поближе и трахнуть, после и других.
               Он  не  заметил,  как  очутился  возле  группы  моряков,
          отбивавшихся от японцев – напал на них сзади внезапно, свалил
          четверых, замахнулся прикладом на очередного, и в этот миг тот
          исчез... Очнулся Пётр где-то в полдень – солнце горело почти над
          головою. Голова гудела. Но вот что-то перелилось в ней, и боль
          охватила  весь  череп.  Вытащил  руку  из-под  живота,  ощупал
          затылок, липкий от застывшей на волосах крови  – кожа сбита,
          кость  вроде  цела;  тут  он  почувствовал:  что-то  жесткое  узкое
          лежит на спине под бушлатом. Шевельнулся, и оно надавило на
          левую  лопатку.  Повернул  голову  и  увидел  над  собою  слегка
          покачивающийся приклад. Жуть обуяла – в спину всажен штык.
          Но успокоился, поняв: хотели всадить после того, как оглушили
          ударом  приклада.  Да  он,  падая,  видимо,  повернулся  так,  что
          штык, пронзив бушлат, прошёл вдоль спины.
               Пётр  отбросил  винтовку,  сел;  рядом  лежал  лицом  вверх
          молодой симпатичный японец. Он, казалось, спал с улыбкой на
          губах. Было желание толкнуть, разбудить, но заметил на его шее
          глубокую черную рану. Отвернулся, подумав: «Меня намерился,
          а его самого кто-то. Господи, что мы так?» Осмотрелся – вокруг
          убитые  в  жёлтом,  сером,  чёрном.  Японцев  и  дружинников
          – много. Моряков  – двое под  рябиной, не разглядеть  кто, и на
          бугре в одуванчиках комендор Шишмарёв; его пухлые, чуть на
          выворот губы были приоткрыты, словно собирался произнести:
          «Я ж говорил, надобно на север уходить».
               –  А-а-а,  –  донеслось  с  того  края  поля  и  смолкло.  Пётр
   140   141   142   143   144   145   146   147   148   149   150