Page 148 - И жили люди на краю

145
поскакали вниз, объезжая овраг. Туда же пошли солдаты, на ходу
развязав Мусатову руки.
Петру подумалось, что с лейтенантом теперь будут
обращаться нормально и вообще подержат до конца войны да и
отправят на материк. А вот что ему, Петру, делать? Может, выйти
и руки над головой поднять? А на кой ляд он им нужен? Возьмут
и прикончат. Ведь ему не давал визитку важный командир.
Скрылись всадники, скрылись солдаты. Словно ничего и не
было на этой поляне. Привиделось всё. Вот на другом поле, что
позади, остались следы жестокого боя. Там полегло много наших
людей, а ему все-таки повезло. Он жив и идёт к Луше.
Хотелось есть. Проходя по-над Третьей Падью, он заметил
возле сгоревшего дома на вешалах красную рыбу.
Тёмно-бордовым янтарём отсвечивали развёрнутые края
брюшины, они уже завялились, осушённые морским ветром,
прогретые солнцем. Чёрт возьми, сорвать бы хоть одну рыбину!
Но как? Вон баба на чурбане сидит, корову доит обыденно,
словно не заходили сюда чужестранцы и ничего в её жизни не
изменилось. Из дома, самого ближнего к морю, вышел мужичок
без рубахи, в подштанниках, закатанных выше колен, и,
косолапя, – возможно, оттого, что покалывало ступни –
посеменил к воде.
«Пошто енту домину не подожгли? – подумал Пётр. –
Торопились... Точно в воду полез. Не японец ли? Неужто
завоеватели в уцелевших домах уже пьют, жрут да ишо в море
купаются? Мальца ба какого подозвать...»
К Корсаковску подошёл вконец уставший, на закате солнца.
Оно пылало между тучей и дальними сопками –
противоположным берегом залива; туча плотная, тяжёлая
навалилась на солнце как бы сзади, толкая на колкие вершины.
Пётр прошёл немного вглубь узкого распадка и упал под
медвежью дудку.