Page 245 - И жили люди на краю

242
же степени надо было нажраться японского питья? Или в людях
уже столько ненависти и жестокости, что можно убить любого?
Нет и нет! Это – результат слабой агитационно-воспитательной
работы, попустительства командиров. Поползла тлетворная
зараза: моряки враждуют с сухопутными, а сухопутные ещё и
между собой: пехота на артиллеристов, танкисты на
кавалеристов. Кто-то же настраивает один род войск на другой?
Кто? Где эти подстрекатели?
Машину сильно тряхнуло на глубокой колдобине,
заполненной жидкой грязью. Попутчик повернулся к водителю,
рассматривая его прыщавый нос, большое ухо, чуть вдавленный
висок. Так показалось Игнату Игнатьевичу. А ещё он понял, кто
их попутчик. Что ему ответить? Может, он специально рассказал
про чепэ: дескать, погляжу, как среагируют? Капитан сидел, сжав
губы, папироска в его пальцах догорела до мундштука.
– Так что прикажете делать? – проговорил попутчик. –
Молчите? Ясно, такое дело не для печати. Но мы-то должны дать
оценку уродливому случаю. Я бы их – и тех, кто допустил это, и
особенно тех, кто стрелял, – я их всех бы перед строем!.. Чтоб
наглядно! Назидательно!
Игната Игнатьевича как-то сразу обволок липкий холодок.
Всей плотью он ощутил неминуемую кару тем людям,
представил, как они рухнут, и стало страшно. Страшно, но не
жалко. Убийцам товарищей по оружию – смерть!
– Это ещё не вся клюква, – зловеще сказал попутчик и,
задержав глаза на Игнате Игнатьевиче, продолжал: – Есть
явления иного порядка. Например, старший лейтенант, командир
роты, пускает пулю в своего старшину. А?.. Почему расправился
с человеком? Не угодил, а?.. Но старшина-то возьми и выживи.
– Останови! – хрипловато приказал капитан шоферу и
обратился к попутчику: – Товарищ лейтенант, разрешите мы с
лектором обкома сойдём, а водитель поступает в ваше