Page 242 - И жили люди на краю

239
чашу». – «Почему? – удивился Игнат Игнатьевич». – «А, очень
давно это было...»
От этих неожиданных, непривычных мыслей у Игната
Игнатьевича рассеялось приподнятое настроение и потяжелело
на сердце. И почему-то стало безысходно грустно. Будто и его
конец близок. Перед глазами вновь возник падающий Петр;
наверное, и костей его не осталось. А он, Игнат, продержался на
земле все эти сорок лет, увидел и пережил то, что не дано было
его сверстникам – морякам. Но скоро и его не станет. И новых
сорок лет пройдёт. По этим дорогам, разумеется, уже добротным
будут ездить внуки. Вот ради внуков и воюем, и все делаем. Они
должны, просто обязаны по-доброму вспоминать нас, успокоил
себя Игнат Игнатьевич.
Какое-то время он почти бездумно смотрел на
зеленовато-бурую марь – в неё, будто в грязную вату, воткнули
бутафорские деревца; потянуло на сон, и опять привиделся
падающий Петр. На этот раз он вдруг обернулся, и глаза у него
были укоряющие: что ж не защитил со спины? А за что укорять?
Сам едва увернулся от штыков. Втроём, всего втроём скрылись в
лесу. Отдышались малость... Господи, как же он забыл? Ведь
заколол одного за другим – двоих; второй падал, и у него из
кармана выблеснула золотая цепочка. Ах ты, мародёр, на наше
добро позарился! Выгреб из его одежонки и золото, и жемчуг –
прилично набралось, еле распихал по карманам. А тут чуть
самого не проткнули штыком. В общем, всё было, как в дурном
сне. И когда оказался в лесу, словно в горячке закопал
драгоценности – боялся опять им достанутся. Глупость сотворил.
Дикую глупость! А там кто его знает?.. Допустим, разбогател, а в
революцию вытряхнули бы всё. И оказался б по ту сторону
классовой борьбы, злой, мстящий своему народу. А так,
пролетарий есть пролетарий. Не чужой на своей земли...
Тогда пошли с сопки на сопку. На север. К счастью, у