Page 252 - И жили люди на краю

249
портфельчик и, готовый уйти, не прощаясь, вдруг бросил:
– Он жив, в кого ты стрелял!
Ромашов как-то сразу ощутил слабость – от испуга. Но
испуг свой не выдал, уставясь на тестя серыми глазами; его уже
не удивляло, что тот оказался на передовой – было непостижимо,
как узнал о Евграфове.
– Где он?
Игнат Игнатьевич медлил: ответить или не стоит?
– Мне не известно.
– А как же вы узнали, что он жив?
– Слушай!.. – у Игната Игнатьевича от волнения задрожала
нижняя губа. – Лучше скажи, как мог?..
– Опять? «Как мог?» А почему старшину не спросили: как
это он стрелял в спину командира? Я отскочил за дерево, так он
– по дереву...
– Свидетели были?
– Какие свидетели? За секунды всё произошло. Я
отстрельнулся и побежал. Хотя, может, кто и видел.
Тебе трудно будет доказать, что именно так всё произошло.
– Мне – трудно? А ему? Он что, уже всё доказал?
– Чего ты меня спрашиваешь? Ты мне объясни: почему он
стрелял в тебя?
– Не знаю.
– В тебя стреляют, а ты не знаешь...
– А я не знаю, представьте! – сказал Ромашов. – А
вообще-то понятно: раз стрелял, хотел убить. Не нравлюсь я ему,
и все тут!
– Не то, Михаил. Не то...
– Нет, то. Если один пишет на другого донос – что это? Это
значит: один хочет расправиться с другим. Пусть того снимут с
должности, исключат, сотрут... Чем больше нагадит, тем
приятней. А имея в руках оружие, – что тогда? Можно и без